Добрый день!
Скажите, пожалуйста, а какой теме была посвящена кандидатская диссертация Г. Амановой? Дело в том, что этот автор мне не совсем знаком (по-видимому, изучать корейскую поэзию исследовательница стала не так давно, если сравнивать с другими известными учеными-литературоведами в области корейской традиционной и современной литературы). Какие еще работы можно посмотреть и переводила ли Г. Аманова образцы корейского поэтического творчества непосредственно с языка оригинала в процессе работы над диссертацией? И последнее, какова все же научная значимость и новизна данной докторской диссертации? При чтении автореферата это прозвучало не совсем ясно и убедительно. Спасибо.

nyonka пишет: Добрый день!
Скажите, пожалуйста, а какой теме была посвящена кандидатская диссертация Г. Амановой? Дело в том, что этот автор мне не совсем знаком (по-видимому, изучать корейскую поэзию исследовательница стала не так давно, если сравнивать с другими известными учеными-литературоведами в области корейской традиционной и современной литературы). Какие еще работы можно посмотреть и переводила ли Г. Аманова образцы корейского поэтического творчества непосредственно с языка оригинала в процессе работы над диссертацией? И последнее, какова все же научная значимость и новизна данной докторской диссертации? При чтении автореферата это прозвучало не совсем ясно и убедительно. Спасибо.

Кандидатская диссертация Амановой Г.А. была посвящена творчеству современного китайского писателя Ван Мэна.
В 2003 г. в Нукусе (Каракалпакстан) была издана брошюра (44 стр.), в которой были представлены переводы стихов корейских поэтов 20-30 годов. Это подстрочник.
О научной значимости и новизне докторской диссертации смотрите отзывы Симбирцевой Т.М. и Тихонова В.М. Я с ними полностью согласна.
Ли Сан Юн,
доцент кафедры восточных языков РГПУ им. Герцена А.И.,
канд. филол. наук

Даже не будучи специалистом в выбранной Г.А. Амановой области, могу сказать, что большая часть приведенных ею в автореферате фактов уже известны. Детальные отзывы Т.М. Симбирцевой и В.М. Тихонова исчерпывающи и достаточно раскрывают эту и другие стороны работы. При этом остался без ответа вопрос, заданный одним из участников форума: работал ли автор диссертации с оригинальными текстами? Это вызывает сомнение, ввиду заметных даже первокурснику ошибок в прочтении корейских слов (например, «Хван Со Гу» вместо «Хван Сок У» - неверное деление по слогам) и др. (дело не в транскрипции – это именно прочтение).
Странным представляется (как отмечали выше), что Г.А. Аманова не упоминает работы Л.В. Галкиной по поэзии того же периода. Думаю, это вызвало бы нарекания по отношению к курсовой работе начинающего студента. В связи с этим возникает вопрос: какова корееведческая база автора диссертации? Всегда приятно обращение исследователей к корейскому материалу, но жаль, если корееведение представляется такой простой наукой, где можно подготовить докторскую диссертацию без приобретения соответствующей базы.

Помещаю этот отзыв по просьбе его автора А.Н. Ланькова. Т.М. Симбирцева.

Отзыв на автореферат Г.А. Амановой «Становление современных форм корейской поэзии (конец XIX - середина XX в.)» по специальности 10.01.03 - Литература народов стран зарубежья (литературы стран Азии и Африки) на соискание ученой степени доктора филологических наук

Появление новой докторской диссертации по корейской филологии – большое и радостное событие для всех российских корееведов, поскольку такие события крайне редки. К сожалению, ознакомление с текстом автореферата приводит к выводу, что радость тут преждевременна: даже из автореферата очевидно, что в работе имеется слишком много недочетов, многие из которых вызывают серьёзные сомнения в компетентности соискателя.
Начать надо с того, что допущен ряд ошибок в переводе и транскрипции, причём некоторые из этих ошибок наводят на мысль, что автор автореферата не владеет корейским языком и его письменными системами.
• На стр.7 автор пишет «кемонги ундон 啓蒙運動», допуская двойную ошибку. Во-первых, по правилам русской транскрипции корейских терминов следует писать «кйемон», а во-вторых, непонятно откуда появился слог «ги» в слове «кемонги». Приведённый в скобках иероглифический термин его не содержит. Вообще-то автор причудливым способом слил два бытующих в корейской литературе термина «период просвещения» (кйемонги) и «просветительское движение» (кйемон ундон), но сама такая ошибка вызывает сомнения в его компетентности.
• На стр. 10, автором смешиваются понятия кэхва (開化) и кйемон (啓蒙) , которые означают, соответственно, «открытость [внешним контактам] » и «просвещение».
• Термин чхансога появляется на стр.8 в т.н. «упрощённом написании» иероглифов 赞颂歌, которое используется только в КНР, и было введено в употребление во времена Мао. Корейцами эти написания никогда не использовались и не используются.
• Странный гибрид «маоцзэдуновских» и принятых в Корее (как Северной, так и Южной) написаний иероглифов встречается на стр.12, в названии журнала «Вестник западной литературы и искусства (泰西文藝新报)». В данном случае иероглиф 藝 вполне правильно употреблён в полной форме, а вот последний иероглиф 报 почему-то появился в китайской (КНР) форме 1956 г. Перепутать их не так просто, так как большинство компьютерных систем набора настраивается либо на упрощённые, либо на полные формы. Возникает подозрение, что иероглифы появились в тексте в результате бездумного механического копирования.
• На стр. 18 неправильно переведено название литературного движения, развернувшегося в Корее в 1920-е гг. Автор переводит его название как «Движение за сохранение национальной культуры». В действительности приведённый автором (почему-то без пробелов) термин минчжокмунхваундон (民族文化運動) означает «движение за национальную культуру». Это, кстати, куда лучше отражает суть движения, сторонники которого хотели в своём творчестве использовать национальные поэтические формы для того, чтобы говорить о проблемах современности.
• На стр. 26 автор упоминает имя Пак Пхаль Ряна, которого именует «Пак Пха Рян». Отсутствие «ль» можно счесть простой невнимательностью, но дело в том, что автор транскрибирует северокорейскую форму имени, в то время как в скобках приведена южнокорейская форма 박팔양.

Странным и нерепрезентативным представляется выбор исторических событий и феноменов общественной жизни, о которых говорит автор. Например, она совершенно справедливо подчёркивает значения журнала «Юношество» («Сонён» 少年). Однако там, где речь заходит о литературе рубежа 1910-х и 1920-х гг., почему ограничивается упоминанием одного лишь журнала «Вестник западной литературы и искусства» (стр.12). Журнал это сыграл немалую роль в ознакомлении корейской интеллигенции с новыми веяниями в мировой культуре, но при этом ведущим изданием он не являлся. В то же самое время в Корее выходили и куда более значительные публикации, которые в автореферате не упомянуты. Речь идёт о журналах «Чханджо» (упомянута группа под этим названием, но не влиятельный журнал), «Кэбёк», «Хванджо», «Пхйехо» (опять-таки, упомянута только группа). Любой из этих журналов оказал на корейскую литературу заметно большее влияние, чем выбранный автором «Вестник западной литературы и искусства».

Наибольшее недоумение вызывает выбор тех южнокорейских исследователей, которые упомянуты в тексте автореферата (и материалы которых, предположительно, послужили основой диссертации).
С одной стороны, в списке нет ни одного из работающих ныне специалистов по корейской поэзии рассматриваемого периода. Например, история формирования современного корейского стихосложения изучалась такими специалистами как профессор Чон У Тхэк (специально занимался свободным стихом и вообще является признанным авторитетом по корейской поэзии первой половины XX века), Ку Ин Мо, Пак Чхоль Хи, Сон Ки Хан. Ни один из этих авторов в тексте не упомянут вовсе, а между тем все они – профессора крупнейших университетов, авторы монографий и многочисленных статей. При этом речь идёт только об авторах работ, специально посвященных поэзии этого периода, так литература, связанная, например, с творчеством Ким Со Воля или Ли Сана, чрезвычайно обширна.
С другой стороны, в список вошли люди, бесспорно, уважаемые, но специалистами по корейской поэзии нового времени никак не являющиеся. В списке упомянуты три таких человека:
• Чо Дон Иль, известный и влиятельный литературовед общего профиля, который темы диссертации касался в вышедшей 25 лет назад обзорной многотомной «Истории корейской литературы» (причём мимоходом). Возможно, он выбран потому, что опубликовал несколько обзорных статей на французском и английском?
• Тоже самое можно сказать о Ким Юн Сике, который тоже известен как поэт и как автор многочисленных популярных работ о «литературе вообще» и теории стиха, причём часто он выступает в качестве руководителя группы авторов.
• Ким Дон Ук – специалист по традиционной литературе (куда менее известный чем Чо Дон Иль), а не по теме диссертации.
Такой список заставляет подозревать, что автор в лучшем случае использовал обзорные работы, причём вышедшие довольно давно, и при этом не знаком с состоянием соответствующих исследований в настоящее время.

Наконец, даже из автореферата очевидно, что автор во многом идёт на поводу у корейских исследователей, которые – вольно или подчиняясь давлению среды – вынуждены действовать в достаточно жёстких идеологических рамках. В Северной Корее, в которой высшей формой литературы официально объявлены гимны Ким Ир Сену и членам его семейства, речи вообще не идёт, но и в Южной Корее существуют многочисленные идеолого-политические табу. Едва ли не главное преимущество иностранного исследователя – это способность такие табу игнорировать, но в данном случае очевидно, что автор не проявил критического подхода к корейским идеологическим клише.

Речь идёт, в частности, о т.н. «прояпонской литературе». Корейские исследователи (за исключением нескольких небольших групп) стыдливо замалчивают тот факт, что «антияпонские поэты» находились в 1935-45 гг. на периферии литературного процесса, в то время как большинство главных фигур в корейской литературе к 1940 г. встало на позиции коллаборационизма. Чтобы понять важность проблемы, достаточно ограничиться только некоторыми из тех писателей, которые упомянуты в автореферате (здесь, как и в других частях отзыва, я для удобства читателя пользуюсь той формой написания имён, которая используется в самом автореферате и которая, вообще-то, отличается от общепринятой транскрипции). Итак, Ким Дон Ин писал романы о героических японских солдатах, слагал в их честь оды и выступал с «патриотическими» лекциями (то есть с лекциями о величии тэнно). Чу Ё Хан тоже был членом всяческих про-императорских обществ и активно выступал в поддержку насильственной замены корейских имён японскими. Ким Дон Хван настолько отличился по этой части, что его сын впоследствии счёл нужным официально извиниться перед корейским народом за действия своего отца в 1935-45 гг. О действиях Ли Гван Су, который демонстративно первым сменил своё корейское имя на японское, не приходиться и говорить (основатель корейской литературы после Освобождения оказался сначала в южнокорейской, а потом – в северокорейской тюрьме именно как коллаборационист и активный пособник колонизаторов). Причины, которые привели к такому повороту событий, сложны, многообразны и заслуживают тщательного разбора, особенно в докторской диссертации по литературоведению. Однако в данном случае эта важнейшая проблема проигнорирована вовсе.

Все вышеперечисленные ошибки, а иногда и явное невежество отчётливо свидетельствуют, что соискатель не соответствует тому высокому званию, на которое претендует. Присуждаемая в России и отсутствующая в большинстве других стран степень доктора наук всегда была подтверждением особой компетенции ученого, и эту репутацию следует поддерживать. К сожалению, в данном случае можно с уверенностью утверждать, что работа не соответствует тем требованиям, которым должна соответствовать докторская диссертация.

Доцент Университета Кукмин (Сеул),
научный сотрудник Института Азиатского-тихокеанского региона Национального Университета Австралии,
кандидат исторических наук
А.Н. Ланьков
12 мая 2010 г.