Здравствуйте, уважаемые коллеги. Сегодня 11 января 2023 г. Поговорим сегодня

О качестве комментариев Г.А. Амановой к стихотворению Хан Ёнуна. «Молчание Любимого». Вновь ложное цитирование чужих трудов

Г.А. Аманова не объясняет, почему одно и то же слово 님 (Ним) переводит в заголовке этого произведения как «возлюбленная» (с. 718), в его тексте как «милая» и «родимая» (с. 719), а в комментариях к нему – как «Любимая» и «любимая» (с. 500). Также непонятно, почему она переводит его в женском роде, сообщая при этом, что ««ним» не имеет категорию рода» (с. 500).

На с. 500 Г.А. Аманова приписывает перевод этого слова как «Любимая» В.И. Ивановой, приведя в искаженном виде цитату из ее вышеуказанной статьи о Хан Ёнуне 1988 г. На самом деле В.И. Иванова перевела его в этой статье как «Любимый», объяснив, что «буддизм наложил отпечаток на строй образов поэмы» (с. 126).

Из диссертации Г.А. Амановой: «Разлука с Любимой – это начало большой и стойкой любви», – писал поэт, подчеркивая свою твердую веру в возвращение независимости родины [Иванова,1988:126]».

А вот что в реальности писала В.И. Иванова: «Разлука с Любимым в настоящем воспевается поэтом как начало большой и стойкой любви. В этой борьбе, – предвещает поэт, – большая печаль превратится в большую радость. Именно поэтому современная критика называет Хан Ёнъуна «певцом нескончаемой, безбрежной надежды» (с. 126).

На с. 502 Г.А. Аманова вдруг и без всяких комментариев переводит слово ним в мужском роде, когда пишет, что «Будда, который появляется в образе «ним» – Любимого, не отделен от природы и человека какой-то линией, не облачен в некие определенные очертания, образы, формы, напротив, он существует и проявляет себя во всех предметах и явлениях природы, в сути самой человеческой жизни» (с. 502).

Чем давать противоречивую и ничем не подкрепленную информацию, ей бы почитать, что думали об этом образе многочисленные авторы и, в частности Ко Ын – другой знаменитый буддийский поэт Кореи, который посвятил Хан Ёнуну две монографии: «Идеи и жизнь Хан Ёнуна: просто ним, это не ним»(1985) [1] и «Критическая биография Хан Ёнуна» (2004, совм.). Это базовые работы для изучения творчества Хан Ёнуна. Но у Г.А. Амановой о научном подходе речи не идет.

Возникает и такой вопрос: почему она считает, что из всего огромного пантеона буддийских святых речь здесь идет именно о Будде? И каком именно Будде – Амитабхе, Вайрочане, Гаутаме, Кашьяпе и пр.? Этого Г.А. Аманова не объясняет и слово «молчание» никак не комментирует. Зато на него обратил внимание, в частности, корейский специалист по буддийской литературе Ким Хёнджун, которого оно подвело к иному толкованию образа Ним у Хан Ёнуна, тоже мужского. Он, в частности, пишет: «"Молчание Любимого" основано на буддийской «Вималакирти Сутре» (ок. 100 г. н.э.), где содержится наставление о тишине. Молчание Вималакирти – это спокойствие, или самадхи, непосредственно перед обретением им просветления. Спокойствие накануне бури. «Молчание Любимого» – это не молчание угнетенных, которые не смеют мечтать. Эта тишина – время подготовки всего народа к тому, чтобы проснуться, как гроза» [2].

Как сообщает Википедия, «Вималакирти нирдеша сутра (Сутра «Поучения Вималакирти» (санскр.) — уникальная сутра в каноне махаяны, главным героем которой выступает не монашествующий персонаж, а герой-мирянин, который может поучать даже бодхисаттв высокого уровня» (выделено нами).
Ким Хёнджун проводит прямую параллель между Любимым и праведником Вималакирти, который до того, как превратился в боддхисаттву, был мужчиной.

По мнению Г.А. Амановой, «написанное в стиле романтической элегии, это стихотворение Хан Ёнуна отражает заветную мечту корейцев – обретение свободы» (с. 500).
Однако, по мнению корейских литературоведов (и об этом пишет В.И. Иванова), оно не отражает заветную мечту, а вселяет веру в ее непременное исполнение. Поэтому они и называют его «поэт безграничной надежды».

О том, почему «вселяет веру», популярно разъясняет в газете «Поппо синмун (Дхарма)» литературовед Ким Хёнджун: «В этом стихотворении «Ним» – это родина, а «разлука» – это разлука с родиной, которую отняла Япония. Уверенность в том, что утраченная родина обязательно будет обретена вновь, дают строки поэта: «Подобно тому, как при встрече мы беспокоимся о разлуке, Расставаясь, мы верим, что встретимся вновь». Они являются парафразом буддийских истин: «те, кто встретились, непременно расстанутся» (хведжа чонни 會者定離) и «те, кто расстались, непременно встретятся вновь» (коджа пхильбан 去者必返), происходящих из дхармических представлений о кругах реинкарнаций»[там же].

Предполагаю, что В.И. Иванова этот подтекст знала, когда переводила название самого известного произведения Хан Ёнуна как «Молчание Любимого», в отличие от Г.А. Амановой, которая никаких исследований буддийского контекста этого произведения не провела, хотя и ставила целью своей диссертации «провести анализ корейской поэзии с учетом традиционных религиозно-философских учений» (с. 30).

Для таких претензий у нее нет оснований. У нее нет публикаций по этой тематике, и никакой справочной литературы по «традиционным религиозно-философским учениям» в ее диссертации не приведено. Упомянутый в ее списках литературы общий справочник Токарева С.А. «Религия в истории народов мира» (М., 1986 – 34-летней давности) она не цитирует ни разу. На мысль о «философии» наводит в тех же списках книга Ли Санхо «Идейно-философский анализ корейской поэзии ХХ века» (Сеул, 1990), но и ее Г.А. Аманова также ни разу не цитирует, а лишь упоминает на с. 25 и с. 357 как 이상호. 한국현대시의 식분석적 연구, где в ее названии отсутствует часть слова «идейный», которое записано у нее как сик (식[분석적]), вместо ыйсик (의식[분석적]).

Г.А. Аманова сообщает, что «методологической и теоретической основой данного исследования стали научные труды советских и российских литературоведов, философов, историков и политологов, позволившие увидеть общее в историко-культурном и литературном развитии стран Дальнего Востока, эстетически значимое наследие которых имеет в основном единые религиозно-философские корни» (с. 32, курсив наш). Труды корееведов как «отсталые» в плане методологии она из этого списка исключила.
Но почему она уверена, что эти «корни» не дали своеобразное «потомство» за две тысячи лет произрастания на корейской почве? В силу крайне низкого уровня собственной культурологической и страноведческой подготовки Г.А. Амановой, упомянутые ею труды В.М. Алексеева, Н.И. Конрада, Т.П. Григорьевой, Л.З. Эйдлина, И.А. Борониной, А.А. Долина, А.И. Мамонова, Н.С. Шефтелевич, Л.Е. Черкасского, В.Т. Сухорукова и др. (то есть востоковедов, не знавших корейского языка и литературой Кореи специально не занимавшихся) общего увидеть Г.А. Амановой не помогли, а когда дело касается частного, то есть национальной специфики религии и философии Кореи, тут у Г.А. Амановой полный провал. Об этом свидетельствует, в частности,

Пример 7. Сиджо Ким Санока, название которого Г.А. Аманова неверно перевела как «11-ликий Будда» 十一面觀音 (с. 487). В его корейском названии нет слова «Будда», а есть слово «Кваным 관음», то есть боддхисатва милосердия Авалокитешвара – божество буддийского пантеона, которое почитается буддистами во всех странах Дальнего Востока. Узнать это можно из культурологических справочников, в том числе онлайн, но Г.А. Аманова ими не пользуется ни в бумажном, ни в цифровом варианте. Сиджо Ким Санока посвящено вполне конкретному рельефному изображению Кваным/Авалокитешвары на стене за главной статуей Будды Шакьямуни знаменитого рукотворного грота-храма Соккурам (石窟庵, VIII в.) в окрестностях г. Кёнджу (пров. Сев. Кёнсан, Республика Корея). Г.А. Амановой о нем не известно, хотя он считается шедевром всего дальневосточного буддийского искусства и входит с 1995 г. в список «Всемирное наследие» ЮНЕСКО. Это еще один штрих, характеризующий уровень ее корееведческой эрудиции и ее (не)способность оценивать образы корейской культуры и литературы.

Сноски:
[1] Ко Ын. Идеи и жизнь Хан Ёнуна: просто ним, это не ним. Сеул: [고은. 한용운의 사상과 생애: 님만 님이 아니다. 서울: 동광 출판부, 1985 (고운전집 3)]; 고은 et al. 한용운의 평전. 서울, 2004
[2] Ким Хёнджун. «Молчание Любимого» Хан Ёнуна // Поппо синмун. Вып. 1481 за 12 марта 2010 (김형중. 한용운의 '님의 침묵' // 법보신문. 1481 호. 2010. 03. 12).
URL: www.beopbo.com/news/articleView.html?idxno=204332

Здравствуйте, уважаемые коллеги. Сегодня, 10 февраля 2023 г., речь пойдет

О плагиате и неадекватном представлении творчества Хан Ёнуна в диссертации Г.А. Амановой

Говоря о Хан Ёнуне, Г.А. Аманова присваивает себе плоды научных изысканий Людмилы Васильевны Галкиной (1947-2010) – нашего известного литературоведа-корееведа и единственного в России ученого, которая занималась (еще в советское время) изучением влияния творчества знаменитого индийского писателя и поэта, лауреата Нобелевской премии по литературе Рабиндраната Тагора (1861-1941) на корейскую поэзию нового времени и особенно – на Хан Ёнуна.

Г.А. Аманова об этой ее заслуге умалчивает. Она оценивает научное наследие Л.В. Галкиной так: «Свой вклад в изучение современной поэзии внесла Л.В. Галкина. Ее монография и научные статьи посвящены исследованию традиции и новаторства в творчестве Ким Со Воля, его эстетических взглядов и переводческой деятельности» (с. 22). А на с. 502 Г.А. Аманова дословно цитирует без ссылки статью Л.В. Галкиной «Тагор и поэзия Кореи» (1988, с. 60 [1]), когда пишет: «Большую роль в популяризации его произведений в стране сыграла переводческая деятельность известного поэта Ким Ока (Ансо). Им были переведены стихи из сборников «Гитанджали» («Жертвенные песни») и «Залетные птицы», стихотворения «Садовник», «Песни изгнанника» и другие».

Именно Л.В. Галкина первой в российском корейском литературоведении отметила особое влияние Тагора на Хан Ёнуна. В частности, она писала, что «под влиянием стихотворения Р. Тагора «Переправа» Хан Ёнун создает свое собственное произведение – «Челнок на переправе»... Однако в это стихотворение он вкладывает буддийскую идею спасения человечества» (с. 61). Есть это стихотворение и у Г.А. Амановой, которая перевела его название как «Паромщик и пассажир 나룻배와 행인» (с. 505).

При этом их оценки этого произведения прямо противоположны. Если Л.В. Галкина пишет, что «Хан Ёнун под влиянием поэзии Тагора не ищет спасения от суетного мира», а «в это стихотворение вкладывает буддийскую идею спасения человечества» (с. 61), то Г.А. Аманова пишет, что «паром здесь стал символом божества, а другой берег – метафора «освобождения», подразумевающая избавление ... от жизненной суеты» (с. 505). (курсив наш).

В этой связи стоит еще раз вспомнить претенциозное заявление Г.А. Амановой, что «полемизировать здесь почти не с кем» (с. 15). Творчество Хан Ёнуна не получило в диссертации Г.А. Амановой адекватного освещения. Хотя в корейском Интернете имеются факсимиле оригиналов его произведений, она предпочла им тексты из вторичных источников [из книг литературоведов Sym Myung Ho (1985) и Хан Геджона (1999), и сборника его стихов 1991 г.], которые процитировала без их текстологического анализа и перепечатала вручную с массой ошибок. Она представила поэзию Хан Ёнуна в неверном переводе, в полном отрыве от корейских исторических, культурных и религиозно-философских реалий, без учета биографии, мировоззрения и идейных убеждений поэта. Она не рассмотрела ничего из той обширной литературы, которая написана о Хан Ёнуне в Корее и мире [2}. Стремясь подогнать его творчество под свой тезис о «подражательности» корейской литературы, т.е. об отсутствии у нее своей национальной специфики, она оставила без ответа вопрос о том, почему Хан Ёнуна называют идеологом [3] и «одним из величайших представителей современной корейской литературы» [4].

Ссылки:
[1] Галкина Л.В. Р. Тагор и поэзия Кореи // Теоретические проблемы изучения литератур Дальнего Востока (Алексеевские чтения). Ч. I. Тезисы XIII научной конф. (Москва, 1988). М., 1988. С. 59–63.
[2] См., в частности, список на сайте Музея Хан Ёнуна (Манхэ кинёмгван). URL: www.manhae.or.kr/idd.html?html=idd3.html (дата обращения 10.02.2023)
[3] Хан Ёнун (한용운) // 위키백과 (Википедия). URL:
ko.wikipedia.org/wiki/%ED%95%9C%EC%9A%A9%EC%9A%B4 (дата обращения 10.02.2023)
[4] Love’s Silence and other Poems. Yong-Un Han. Vancouver, 1999.
library.ltikorea.or.kr/translatedbooks/680 (дата обращения 10.02.2023)

Здравствуйте, уважаемые коллеги. Сегодня, 17 февраля 2023 г., мы обратимся уже в который раз к вопросу о несоответствии диссертации Г.А. Амановой специальности 10.01.08 – «Теория литературы. Текстология» и поговорим о том,

Как представлена в диссертации Г.А. Амановой поэзия Ли Санхва (李相和, 1901-1943)

Оказывается, у «вод» есть плечи (?). Ответим на вопрос оппонента д.ф.н. О.И. Федотова «на каком фактическом материале основывается теория литературы?» (с. 1), рассмотрев представленный Г.А. Амановой текст и перевод стихотворения Ли Санхва «Придет ли весна на отнятые поля?!» (С. 777-9), а заодно и ее комментарии к нему.

Поскольку оригинал этого текста имеется в корейском Интернете [1], и он записан в старой графике и лексике, очевидно, что ее текст не является оригинальным, а является его переводом на современный корейский язык. Его она перепечатала, причем с ошибками, все из той же (что и стихи Хан Ёнуна) книги литературоведа Хан Геджона «Комментарии к современной поэзии» (1999). То есть она дает перевод с перевода, и о текстологии здесь нет и речи.

Возьмем из текста Г.А. Амановой строки 15-17 (с. 778).

«마른 논을 안고 도는 착한 도랑이
젖먹이 달래는 노래를 하고 제 흔자 어깨춤만 추고 가네.
나비 제비야 깝치지 마라»

В этом тексте бросается в глаза неверно записанное слово «один, в одиночку». У нее хынджа 흔자, верно хонджа 혼자. Причем в ее переводе этого слова нет.

Вот этот ее перевод. В нем восемь строк вместо исходных трех. Это пример не перевода, а многословного толкования, причем очень далекого от оригинала. Обратим, в частности, внимание на четырежды повторенное слово «поле», хотя в исходном тексте оно использовано лишь однажды (논):

«Уже спущены воды с полей
И вечно радужные воды, сухое поле обняв,
Баюкая поле, кружатся.
Пропев колыбельную песню,
Уходят, с полем прощаясь
В танце, ведя плечами,
Пускаясь в пляс меж собою.
Порхая, как бабочка-ласточка, не торопите меня» (с. 779).

Как видим, у Г.А. Амановой «вечно радужные воды», которые «уже спущены с полей», «кружатся… в танце, ведя плечами, Пускаясь в пляс меж собою».
Однако у поэта нет ни слова ни о воде, ни о радуге, нет у него и слова «спущены». В этих строках лирический герой обращается к канаве: «добрая канава, что, кружа, обнимает сухое поле». Любопытно, что у «вод», оказывается, могут быть «плечи». Исходный текст, где есть местоимение 제 «я», не оставляет сомнений в том, кому эти плечи принадлежат: 제 혼자 어깨춤만 추고 가네, что буквально означает: «я один иду, танцуя плечами».

Обратим внимание на то, как Г.А. Аманова перевела последнюю строку этого фрагмента: «Порхая, как бабочка-ласточка, не торопите меня (나비 제비야 깝치지 마라)». Ее перевод не оставляет сомнений в том, кто именно «порхает как бабочка-ласточка». Это все те же «радужные воды». Она даже комментарий дает к этой фразе: «Сравнение «порхая, как бабочка-ласточка» 나비 제비야 깝치지 можно встретить в традиционной поэзии» (с. 567). Где именно «можно встретить», она не указывает, что вновь подтверждает ее неспособность к сравнительному анализу традиционной и современной литературы, претензии на который выражены в заголовке ее диссертации.

Здесь также уместно вспомнить ее утверждения, что: 1) «корейская литература не имела своих национальных поэтик» (с. 18), и что 2) «в корейской поэзии [нового времени] произошел решительный разрыв с традиционной литературой» (с. 410).

В связи с этим ее переводом и комментарием возникают такие вопросы. Почему она считает это «сравнением»? Где здесь слова «порхая» и «меня»? Мы видим, что их нет. Зато здесь имеется звательный падеж 야, то есть лирический герой обращается не только к «доброй канаве», но и к бабочке(ам) и ласточке(ам): «(Эй) Бабочка(и), ласточка(и), не спешите». Очевидно, что Г.А. Аманова не понимает смысл даже отдельных слов и грамматики, не говоря уж о смысле и образности стихотворения в целом.

Ссылки
[1] Ли Санхва. Придет ли весна… Оригинал текста и его перевод на современный корейский язык // 워키문헌 (Вики-источники). URL: ko.wikisource.org/wiki/%EB%B9%BC%EC%95%9...A4%EB%8A%94%EA%B0%80 (дата обращения 16.02.2023)

Здравствуйте, уважаемые коллеги. Сегодня, 8 марта 2023 г., мы продолжим разговор о диссертации Г.А. Амановой. Я считаю необходимым его вести, потому что в отзывах на эту диссертацию их авторы с докторскими степенями, не знающие корейского языка и не имеющие к корееведению никакого отношения, сочли для себя возможным утверждать, что результаты этой диссертации «могут быть полезны… корееведам», «в… курсах и семинарах по корейской литературе, при переводах корейской поэзии на русский язык». Такие заключения вы найдете в отзывах д.ф.н. В.А. Гаврикова (с. 6) и д.ф.н. И.Н. Сухих (с. 7). Те, кто интересуется корейской литературой, занимается ее изучением и переводом, должны знать, какой именно материал представляет диссертация Г.А. Амановой, и относиться к нему в высшей степени критически, как и к оценочному заявлению д.ф.н. О.И. Федотова (с. 1), что в этой диссертации «многоаспектный исследовательский дискурс поражает воображение своим поистине глобалистским размахом».

О качестве комментариев Г.А. Амановой к поэзии Ли Санхва (李相和, 1901-1943)

Взглянем на комментарии Г.А. Амановой к стихотворению Ли Санхва «Придет ли весна на отнятые поля?!» (с. 777-9), которое считается наряду со стихотворением «В мою спальню 나의 심실로» вершиной творчества поэта. На с. 567 она сообщает, что фраза из него: «лица, как будто облиты касторовым маслом» 아주까리 기름을 바른 – одно из новаторских достижений поэта». Но в чем тут новаторство, не разъясняется. Поскольку в словах 아주까리 기름을 바른нет слов «лица», «как будто» и «касторового», я посмотрела в корейский текст. Фраза эта оказалась 19-й строкой этого стихотворения, которую Г.А. Аманова представила так (c. 778):

아주까리 기름을 바른 이가 지심 매던 그들이라 다 보고 싶다.
(не будем забывать, что это не оригинал, а перевод на современный корейский язык, сделанный литературоведом Хан Геджоном)

А вот сделанный Г.А. Амановой ее полный якобы «перевод», а на самом деле это ее толкование, не имеющее с корейским текстом никакой связи:

«Как я скучаю по тем, кто, обливаясь потом, Когда-то полол эту землю, Чьи лица лоснились, как будто облиты касторовым маслом».

В оригинале 10 слов. В «переводе» Г.А. Амановой их в два раза больше (20), и только одно из них – «тем (в смысле тем людям)» – имеется в оригинале.
아주까리 – это «клещевина обыкновенная» (см. Большой корейско-русский словарь. Т. 2. М., 1976. с. 487) – по-английски castor. Отсюда, судя по всему, и появилось у Г.А. Амановой «касторовое масло».
Речь у Ли Санхва идет о соке клещевины, которым измазался лирический герой во время своей долгой прогулки по полям. Согласно тексту, буквальный перевод такой: «Измазанный соком клещевины, я хочу увидеть всех, с кем завязал сердечную связь». То есть Г.А. Аманова не понимает даже общего смысла стихотворения, которое пытается комментировать.
В том же стихотворении 18-я строка звучит так: «И цветам петушиного гребня я должен отвесить поклон» (с. 779). Комментируя ее (с. 567), Г.А. Аманова сообщает со ссылкой на А.Ф. Троцевич, что «Ли Сан Хва использует традиционный образ – цветка «петушиный гребешок», который появился в поэзии Ли Гю Бо 이규보 (1168-1241) как символ стойкости».
Ли Кюбо 李奎報 – великий корейский поэт, значит, и созданный им образ – корейский. Напомню, что в начале своей диссертации Г.А. Аманова отрицает наличие в корейской традиционной литературе своей самобытной образности (с. 6), и это один из многих примеров того, как она сама себя опровергает. Согласно пункту 10 из «Положения о присуждении ученых степеней», «диссертация должна … обладать внутренним единством». Как видим, диссертация Г.А. Амановой этому критерию не отвечает.
Еще один аналогичный пример. На с. 447-448 Г.А. Аманова сообщает, что «образы природы в старой поэзии не отождествлялись с человеком, не наделялись речью, способностью мыслить и чувствовать, как это свойственно миру, созданному Чо Мён Хи и Ли Сан Хва».
Но это утверждение она сама опровергает, когда на с. 451 приводит фрагмент «сиджо Пак Хё Гвана 박효관 (1781-1880)», где говорится: «Кукушка в пустынных горах! // Почему ты рыдаешь?// Ты тоже, как и я…». Курсив мой. Это конкретный пример наделения образа природы (кукушки) способностью чувствовать (рыдать), «как и я», то есть как человек.
Также тут можно вспомнить приведенный Г.А. Амановой на с. 371-372 фрагмент из каса Чон Чхоля (鄭澈, 1536-1596) «Воспеваю Квандон» (Квандон пёльгок關東別曲), где о пике (горе) Хёльманбон сказано, что он «одинокий» и «докладывает» Небу, а именно:

외롭구나 혈망봉 // 하늘에 치밀어 무슨일을 사뢰는가// 천만년 지나도록 굽힐줄 모르는가 (Наш буквальный перевод: "Одинокий Хёльманбон // упираясь в Небо, докладывает ему о чем-то? // Тысячи лет прошли, а он (так и) не научился сгибаться (уступать)?")

Другое дело, что в переводе Г.А. Амановой «одинокий» не пик Хёльманбон, а «павильон Мангодэ», который на самом деле является скалой Мангодэ, и она неверно перевела слова 사뢰다 (докладывать) и 굽히다 (сгибаться). Но все же и у нее в переводе пик Хёльманбон «что-то делает», то есть ему приданы человеческие функции.
Сравнить с переводом Г.А. Амановой:
«Как же одиноко в вышине стоит павильон Мангоде! // А пик Хёльман что же делает, упираясь в небо? // За промелькнувшие тысячелетия кто мог его покорить?»
На с. 567 Г.А. Аманова пишет, что «особое значение Ли Сан Хва придает «зеленому, синему, лазоревому» цвету. В стихотворении встречается: «зеленая грусть» 푸른 설움이, «лазурная улыбка» 푸른 웃음, «лазурное небо» 푸른 하늘».
Как видим, одно и то же прилагательное 푸른 она переводит двумя разными словами. Но у поэта это ОДНО СЛОВО! Осталось неизвестным, почему она решила, что у Ли Санхва «грусть – зеленая», а «улыбка – лазурная», и почему не зеленая, синяя или голубая. Вот пример употребления поэтом этого прилагательного (строки 2-4, с. 777):

나는 온몸에 햇살을 받고
푸른 하늘 푸른 들이 맞붙은 곳으로
가르마 같은 논길을 따라 꿈 속을 가듯 걸어만 간다
(Наш буквальный перевод: «Весь пропитанный запахом травы // Туда, где смыкаются голубое небо и голубое поле // Словно во сне, иду через рисовое поле тропой, подобной пробору»)

Судя по тексту, в этом фрагменте и небо, и поле одного цвета. Синего или голубого (небо вряд ли «зеленое»). Лирический герой идет туда, где смыкаются голубое небо и голубое поле, и это направление символично. Но Г.А. Аманова не разъяснила его смысла.
В древних космогонических представлениях корейцев и в дальневосточной натурфилософии этот цвет пхурыда 푸르다 靑 ассоциируется с Востоком, восходом солнца, весной, новой жизнью. Так поэт, используя традиционные, понятные каждому корейцу образы, подчеркивает неизбежность освобождения и возрождения своей страны, которые придут, как восход солнца. Хотя Г.А. Аманова и пишет, что в лирике Ли Санхва можно проследить «стремление к поэтике символа-мифа» (с. 447), в конкретном тексте она не смогла увидеть это стремление и его проанализировать.

В литературоведческих справочниках в корейском интернете Ли Санхва характеризуется как «поэт-националист, который писал стихи, основанные на национальной печали в условиях колониального господства и чувстве сопротивления японскому империализму» [1] . А Г.А. Аманова пишет о нем как об авторе пейзажной и любовной лирики (с. 447), в творчестве которого «мистическое любовное томление, уход от реальности в сферу иррационального осуществляются при помощи образов, заимствованных из западноевропейской литературы» (с. 615). В этой связи стоит еще раз вспомнить ее претенциозное заявление, что «полемизировать здесь почти не с кем» (с. 15).

Ссылка:
[1] 이상화 시인 (Поэт Ли Санхва) // 권영민. 한국현대문학대사전 (Квон Ёнмин. Большой словарь современной корейской литературы) на портале Naver-Энциклопедия «Знание» URL: terms.naver.com/entry.naver?docId=333753...708&categoryId=41737.
(дата обращения 08.03.2023)