Здравствуйте, уважаемые коллеги. Сегодня, 2 декабря 2022 г., приведу
еще один пример ложного цитирования, а другими словами – фальсификации труда А.Ф. Троцевич,

с помощью которого Г.А. Аманова искусственно наращивает объем первой части диссертации и создает предлог для язвительных замечаний в адрес нашего ведущего специалиста в области традиционной корейской литературы с целью сведения личных счетов.

Поясню, что фальсификация данных – это вид мошенничества в науке, преднамеренное искажение данных , заведомо неверное истолкование чего-либо с целью получения какой-либо выгоды[1]

Пример касается того, как Г.А. Аманова представляет «проблемы с размерами стиха у переводчиков корейской поэзии» (с. 265), а заодно и особенности поэтического жанра каса. Это ее рассуждение о «проблемах с размерами стиха» у других тем более любопытно, если мы вспомним, что Г.А. Аманова совершенно не заботилась о размерах стиха, когда сама произвольно добавила в хянга «Пхунъё» несуществующее в корейском языке слово어다, увеличив тем самым число слогов во второй строке до семи, хотя в оригинале их шесть. (см. мой предыдущий пост).

Вот что она пишет на с. 59:

79 полустиший, равных по слоговому объему строкам 4-стопного ямба или хорея (в зависимости от клаузулы), – это отнюдь не 79 и тем более 164 «строфы», как заявляла А.Ф. Троцевич. В Европе до появления романтизма таких коротких поэм не было, а были развернутые эпические полотна. Лишь в XIX в. распространились лиро-эпические поэмы – с обилием авторских излияний, но и с сюжетным стержнем. Если в эпических и лиро-эпических поэмах говорилось о войне, в них практически не могло не быть «конкретных картин сражений», а у Пак Инно вместо них – патетические декларации с устойчивыми клише. Его каса ближе не к поэмам, а к одам, хотя многим произведениям этого жанра, особенно когда автор рассказывал о своих путешествиях, была свойственна описательность [Троцевич, 2004:131-132]

Наш комментарий: Мы специально взяли большой текст. И не поставили его для наглядности в свои кавычки, чтобы было заметней отсутствие кавычек в этой фразе Г.А. Амановой. Где же тут собственно цитата А.Ф. Троцевич, кроме слова «строфы»? На указанной странице в книге А.Ф. Троцевич этого слова нет, как нет ничего и про «79 полустиший, равных по слоговому объему… и т.д.». Обратим внимание и на стиль изложения – «заявляла А.Ф. Троцевич». Это «критическое замечание» в адрес известного ученого полностью надуманно и не совместимо с научной этикой.

Далее – о жанре каса. На с. 131-132 книги А.Ф. Троцевич[2] ничего не говорится ни про Европу, ни про войну, ни про Пак Инно, ни что «многим произведениям этого жанра …свойственная описательность». Там говорится конкретно о поэме Чон Чхоля «Воспеваю Квандон» (Квандон пёльгок, 1580) – что в ней «описание дано настолько географически точно, что его шаг за шагом можно проследить по карте». «Описательность» и «географическая точность» – не синонимы. См. «Словарь русских синонимов» synonymonline.ru/ . И конкретная каса – это не «многие» каса.

Согласно «Правилам оформления цитат» moluch.ru/information/citation/ , «парафраз уместен для объемных цитат, неприменимых для прямого упоминания». «Парафраз» – это изложение текста своими словами[3]. В данном случае «парафраз» Г.А. Амановой никакого отношения к тексту А.Ф. Троцевич не имеет.

Другой пример распространения ложной информации об А.Ф. Троцевич находим в отзыве официального оппонента д.ф.н. Федотова, который пишет: «В 1-м параграфе 1-й главы на с. 58-59 во фразе: «79 полустиший, равных по слоговому объему строкам 4-стопного ямба или хорея (в зависимости от клаузулы), - это отнюдь не 79 и тем более 164 «строфы», как заявляла А.Ф. Троцевич» допущена досадная стиховедческая оговорка… Впрочем, это могла быть ошибка А.Ф. Троцевич, на цитату из которой ссылается диссертант». Ссылка к указанной цитате в диссертации – «[Троцевич, 2004:131-132]».
Как уже говорилось, ничего подобного на указанных страницах этого труда А.Ф. Троцевич не имеется. Это утверждение д.ф.н. О.И. Федотова – нарушение научной этики, ложный слух, его личными знаниями не обоснованный и бросающий тень на коллегу по научному цеху.   

[1] Фальсификация данных // Википедия. URL: ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A4%D0%B0%D0%BB...B0%D1%86%D0%B8%D1%8F (дата подхода 02.12.2022).
[2] Троцевич А.Ф. История корейской традиционной литературы (до ХХ в.). Учебное пособие. СПб: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2004.
[3] ru.wikipedia.org/wiki/парафраз

 

Здравствуйте, уважаемые коллеги. Сегодня, 6 декабря 2022 г. я приведу

Другие примеры самоопровержения и непоследовательности в диссертации Г.А. Амановой,

которые я также расцениваю как фальсификацию ею доказательной базы с целью подогнать содержание корейской традиционной литературы под ее недостоверный тезис о «подражательности» корейской литературы и культуры. Напомню, что она выдвинула его не в результате собственных исследований (их у нее нет), а исключительно в отместку российским корееведам-филологам, которые не поддержали ее первую диссертацию 2010 г. и в результате она не была принята ВАК. В своей диссертации Г.А. Аманова сводит с ними счеты, и эта ее задача - намеренно причинить им зло и отплатить за обиду, выдвинув этот недоказуемый тезис, противоречащий их (и всего мирового литературоведения) выводам, - не имеет отношения к науке и противоречит п. 9 "Положения о присуждении ученых степеней", где говорится, что "Диссертация на соискание ученой степени доктора наук должна быть научно-квалификационной работой, в которой на основании выполненных автором исследований разработаны теоретические положения, совокупность которых можно квалифицировать как научное достижение". (pravo.gov.ru/proxy/ips/?docbody=&nd=102167993&rdk=&backlink=1).

В подтверждение тезиса, что «И главные герои… корейской культуры были заимствованы из китайской…» (с. 6), Г.А. Аманова перечислила множество героев традиционной корейской поэзии – корейцев.

Это, в частности, губернатор провинции Ённам Ли Кынвон (с. 58, на с. 255 он представлен как Ли Гынвон); кисэн по имени Нонгэ (с. 60, 496, 602); героиня знаменитой корейской повести Чхунхян (с. 131, 174, 199, 223, 329, 369 и 381), «юный Ли» – «главный герой-мужчина» той же повести (с. 329); Тонмён, Хёккосе и Суро – основатели древнекорейских государств Когурё, Силла и Карак (с. 148, 149, 256); «Некий Ким Кэин» (с. 153); «некто Пхун Сансу» (с. 154); «мудрый Мин Он, ни к чему неспособный янбан, трудолюбивый Ом Хэн Су» (с. 185); «астролог Юн и хваран Тыго» (с. 254); девушка, которую бросил любимый, из каё Согён пёльгок (с. 269); «молодая женщина, которая, не вытерпев обид, нанесенных ей мужем, утопилась в реке Нактоган» (с. 491; верно: Нактонган); юноша Хон, который «вслух сочинил шесть стихотворений» (с. 123, 601) и т.д. Все они – корейцы, как и герои тех фрагментов традиционной корейской поэзии, текст которых Г.А. Аманова исказила и которые я привела выше, а именно девушка, которая мечтает «заснуть у милого на груди» (с. 677), верный подданный Чон Монджу (Тансимга, с. 244 и 648); король-кореец, которого его подданный, тоже кореец, благодарит за предоставленную милость «забрасывать удочку под ясной луной» (Камгунын, с. 643-644) и т.д.

На с. 223 Г.А. Аманова упоминает «Повесть о Сим Чхоне». На самом деле Сим Чхон, героиня одного из самых известных произведений традиционной корейской литературы, была женщиной. Она тоже кореянка.

Именно за такую ошибку Г.А. Аманова критикует составителя сборника русских переводов корейской поэзии О.Г. Новикову на с. 248:: «шесть стихотворений Ли Хён Бо… и по одному – Ли Чон Бо и Ли Хан Бока…, который судя по отсутствию склонения у Новиковой должен был быть женщиной, но в действительности был мужчиной». А вот вывод, который из этого делает Г.А. Аманова: «Как видим, проблемы издания и текстологии переводов из корейской литературы, особенно поэтических произведений, достаточно разнообразны, а готовящие эти произведения к печати и комментирующие их специалисты не всегда добросовестны или аккуратны» (с. 256).

Вряд ли стоит ли защищать докторскую диссертацию, чтобы сделать такой «научный» вывод. Тут достаточно быть обычным корректором издательства. И не лучше ль «на себя оборотиться», прежде чем искать ошибки у других?

На с. 174 то же произведение Г.А. Аманова называет «Повесть о Симчхон», и в результате слитного написания оказалось, что у героини уже нет фамилии (Сим), а есть только имя – Симчхон, хотя о том, что Сим – это фамилия, говорится уже в первых строках этой повести[1], и знаток корейской традиционной литературы (а Г.А. Аманова позиционирует себя именно так) должен, казалось бы, об этом знать.

ххх

В корейской традиционной литературе имеется масса упоминаний о личностях (героях) из китайской истории и литературы. В этом нет ничего удивительного, ведь Корея расположена рядом с Китаем, и она, как и другие дальневосточные страны, издавна находилась в сфере его культурного влияния. Но примеров тому Г.А. Аманова не привела, и кто это такие вообще – «главные герои корейской культуры» – не разъяснила.

Вот пример ее единичного комментария на этот счет. «Живет отшельник у Зеленых врат» – эту строку из стихотворения поэта XVI в. Чон Чхоля (鄭澈, 1536-1596) Г.А. Аманова приводит на с.8 в доказательство того, что подражание китайской поэзии повышало уровень корейского литературного произведения. По ее словам, эта строка отсылает «к преданию о некоем Шао Пине», который «после падения в Китае династии Цинь удалился от дел, поселившись за Зелеными воротами… Шао Пин вел жизнь бедного ученого, занимался хозяйством, выращивал огурцы». Она сообщает, что это один из примеров того, как расширялось содержание корейской поэзии через «обращение к китайской мифологии и истории, а ее стиль совершенствовало использование китайской поэтической образности». Этим ее комментарий и ограничился, и смысл того, чем же именно предание о Шао Пине обогатило произведение одного из самых известных корейских средневековых поэтов, остался в диссертации нераскрытым. Осталось неизвестным и то, считает ли Г.А. Аманова Шао Пина «главным героем» корейской культуры, и если да – то почему, а если нет, то почему именно его она выбрала для своего комментария.  

Преобладание корейских имен в примерах, которые Г.А. Аманова привела для подтверждения своего тезиса, что «главные герои… корейской культуры были заимствованы из китайской…» (с. 6) – это еще одно доказательство  несостоятельности вывода д.ф.н. О.И. Федотова, что «несомненным достоинством рассматриваемого диссертационного исследования [Г.А. Амановой] является гармоническое единство кардинальных теоретических проблем и их адекватного историко-литературного  обоснования» (курсив наш). Иначе как «профанацией науки» этот его отзыв не назовешь.

[1] Вот начало этой повести, где фамилия отца Сим Чхон прямо указана: «Случилось это в те времена, когда правление дома Сун подходило к концу. Жил тогда в селении Персиковый цвет… некий Сим по имени Хаккю». См. Преданная дочь Сим Чхон. Пер. Г.Е. Рачкова //Верная Чхунхян. Корейские повести XIX в.  в 2х т. Т. 1. СПб.: Гиперион, 2009. С. 129 (серия «Золотой фонд корейской литературы». Т. II).

 

Здравствуйте, уважаемые коллеги. Сегодня, 6 декабря 2022 г.

И ВНОВЬ О НЕСОСТОЯТЕЛЬНОСТИ ТЕЗИСА Г.А.АМАНОВОЙ О «ПОДРАЖАТЕЛЬНОСТИ» КОРЕЙСКОЙ КУЛЬТУРЫ И ЛИТЕРАТУРЫ

Корея принадлежит к ареалу конфуцианской цивилизации, и не удивительно, что труды Конфуция и его учеников и последователей легли в основу ее культуры. Огромное влияние на эту культуру оказал пришедший в Корею из Индии через Китай буддизм с его обширнейшей канонической литературой, который с IV в н.э. является одной из главных религий Кореи. По логике Г.А. Амановой и диссовета ТвГУ, наличие такого влияния означает «подражательность», то есть отсутствие самобытности у корейской культуры. Но посмотрим тогда на европейскую и русскую культуры.

Как пишет доктор философских наук В.В. Афанасьева, «библейские сюжеты, наряду с сюжетами античной мифологии, составляют фундамент европейской культуры, они легли в основу огромного числа произведений от Нового времени до наших дней, по ним написаны романы, поэмы, оперы, балеты, созданы живописные полотна. Библия оказалась той великой неисчерпаемой книгой, которая содержит все вопросы, тревожащие человечество, и ответы на них, и потому остается актуальной во все времена, ее страницы волнуют людей и сегодня». Русская литература особенно богата христианскими мотивами, без них она немыслима…Библейские мотивы отчетливо выделяются в творчестве многих русских писателей: Гоголя, Достоевского, Толстого, Лескова, Тургенева, Чехова, Андреева, Куприна, Бунина, Булгакова. В их текстах встречаются прямые и косвенные цитаты из Священного Писания, аллюзии, реминисценции. Этические принципы даже советской литературы эпохи соцреализма, на наш взгляд проистекают из христианства…» ros-vos.net/christian-culture/lit_prav/bibl/2/

Библия не является произведением русской культуры, и тем не менее оказала на нее огромное влияние. А раз так, то, по логике Г.А. Амановой и диссовета ТвГУ, русская культура и литература также являются «подражательными», а другими словами – «этническими», то есть лишенными самобытности. Этот вывод всем нам покажется абсолютно недостоверным. Опровергать самобытность русской культуры никому в России и в голову не придет. Но если следовать логике Г.А. Амановой, считающей происхождение героев литературы показателем ее "подражательности", он вроде бы даже неопровержим. Вспомним еще, к примеру, о пушкинских «Моцарте и Сальери» (подражание австрийскому?), «Каменном госте» с его доном Гуаном (подражание испанскому?), шамаханской царице из «Золотого петушка» (подражание восточному/азербайджанскому?) и т.д. Даже всем известные «ткачиха с поварихой, с сватьей бабой Бабарихой» из «Сказки о царе Салтане» не являются русскими по происхождению. Как показали исследования А.Ф. Троцевич, эти образы пришли к нам из джатак – канонических буддийских произведений, рассказывающих о жизни Будды. Причем корейцы заимствовали этот сюжет на полтысячи лет раньше Пушкина. В 1328 г. на него была написана корейская повесть «Принц – Золотой теленок», переведенная А.Ф. Троцевич и опубликованная с ее комментарием в книге «Сон. Буддийская проза Кореи» (СПб., 2022. С. 27-62).

«Каждая культура неповторима и самобытна. В этом – ценность каждой из культур. Однако исторический процесс свидетельствует, что каждая культура возникает не на пустом месте, не обособленно, а во взаимодействии с другими культурами. Какой бы глубокой ни была культура, она не самодостаточна. Необходимым законом ее существования является постоянное обращение к опыту других культур. Ни одна культура не смогла бы утвердиться, если бы была полностью обособлена и изолирована. Чтобы существовать и быть устойчивой, система должна быть открытой»[1], – этот вывод посвященной диалогу культур международной конференции в полной мере приложим и к китайской, и к корейской, и к любой другой культуре.

Очень странно, что поддержавшие диссертацию Г.А. Амановой 26 докторов наук из числа членов диссовета ТвГУ и приглашенных им оппонентов этой точки зрения участников международной конференции, как оказалось, единодушно не разделяют, хотя все они - высококвалифицированные (судя по их ученым степеням) специалисты по русской и европейской литературе и русскому языку. Странно и то, что подтасовка фактов Г.А. Амановой, выдавшей корейские тексты за китайские, а героев-корейцев за китайцев, показалась им всем убедительной. Ни один из них не выразил даже тени сомнения в достоверности ее аргументации, и это ставит качество их экспертизы под огромный вопрос.

 [1] И.М. Меликов, А.А. Гезалов. Культура диалога культур (обзор международной научной конференции) // Вопросы философии. № 11, 2015. С. 210-215.

 

Здравствуйте, уважаемые коллеги. Сегодня 19 декабря 2022 г. Рассмотрим, как доказывает Г.А. Аманова свой тезис, что: 

«Образы корейской культуры были заимствованы из китайской" (с. 6)

Как следует из примеров, в начале диссертации Г.А. Аманова отрицает наличие в корейской культуре своей самобытной образности, и чтобы это показать, фальсифицирует цитаты из примечаний Л.Р. Концевича и М.И. Никитиной к антологии корейской поэзии VIII-XIX вв. «Осенние клены» (Спб., 2012. С. 313, 325).

На с. 8 и 9 Г.А. Аманова пишет: ««Багряная пыль» … – китайский символ мирской суеты» и ««Заяц яшмовый» и «ворон золотой» – китайское метафорическое обозначение луны и солнца». На самом деле слова «китайский/китайское» в этих фразах в антологии отсутствуют.

Однако во второй части диссертации Г.А. Аманова уже признает наличие в корейской культуре самобытной образности, то есть сама этот свой тезис опровергает. Причем, своего у нее здесь ничего нет. Обратим внимание, что все эти трактовки образов она позаимствовала у М.И. Никитиной, А.Ф. Троцевич, а также Л.В. Ждановой. А именно:

На с. 493: она противопоставляет образ дождя в средневековой корейской поэзии, где он «был предвестником разлуки и ассоциировался со слезами, выражая чувства печали и безграничную тоску лирического героя», пришедшему из Китая в дальневосточную литературу образу дождя как «эротического образа любовного свидания». И добавляет: "«Дождь», «пролиться дождем» со временем в поэзии Дальнего Востока стали эротическими символами женщины, готовой прийти на любовное свидание» [Троцевич,2004:129]".

С. 567: «традиционный образ – цветка «петушиный гребешок», который появился в поэзии Ли Гю Бо 이규보 (1168-1241) как символ стойкости. «В отличие от других растений, погибающих от холода и ветра, он «выстоит и в жару, и в стужу…», – пишет А.Ф. Троцевич [Троцевич,2004:79]». Примечание: Отметим, что Ли Гю Бо – великий корейский поэт.

С. 571: «традиционный образ «медного зеркала» обозначает сердце, душу корейца. Это образ в старой поэзии достаточно распространенный, о котором М.И. Никитина писала...».

С. 595: «Пак Ту Чжин в своем стихотворении использует традиционные образы: гор, солнца, тигра. И в произведении современного поэта гора по-прежнему остается «знаком неизменного, как и солнце, которое связано с представлениями о вечно появляющемся и вечно уходящем» [Жданова,1998:65]. Тигр – «носитель истины, обитает в горах, ведет вольный образ жизни и потому прост и непритязателен», – отмечает А.Ф. Троцевич [Троцевич,2004:197]». 

С. 423: «Мрачные, ревущие морские волны Ли Иля в чем-то схожи с «морем» Чхве Нам Сона из поэмы «От моря к юношам». Хотя в традиционной поэзии этот образ встречается редко, он все же имел свою устоявшуюся семантику. Как отмечала М.И. Никитина, в сиджо «море (по-кор. – пада) выступает как стихия, обладающая качеством неизменности» [Никитина,1994:153]». (курсив наш)

С. 513: «В корейской традиционной поэтике (особенно в жанре хянга) человек, его жизнь осмысливаются в растительных образах» – цитата из предисловия М.И. Никитиной к сборнику «Бамбук в снегу». Примечание: Сравнить с утверждением Г.А. Амановой, что «Корейская литература не имела своих национальных поэтик»( с. 18).  И т.д.

Новые примеры ложного цитирования в диссертации Г.А. Амановой

С. 570: анализируя стихотворение «Лошадь» Ли Юкса (李陸史, 1904-1944), Г.А. Аманова пишет со ссылкой на этнографа Ю.В. Ионову, что «лошадь была центральной фигурой и почиталась как мать-прародительница, которая в Корее была хозяйкой горы, подательницей дождя, защитницей от напастей [Ионова,1982:90]. В этом контексте образ лошади приобретает более глубокий смысл и превращается в образ родины».

Однако никакой реальной основы для таких выводов нет, поскольку на указанной странице в книге Ю.В. Ионовой такого содержания не имеется. Это ложная цитата. Каждый, кто бывал в корейских горах, – труднопроходимых, с отвесными скалами, многочисленными валунами, россыпями камней и расселинами, знает, что лошадь не приспособлена для хождения по ним, разве что по специально проложенным тропам. Так что вряд ли ее вообще могли признать «хозяйкой горы». О символике лошади в корейской традиционной культуре существуют специальные исследования[1], но они остались за пределами внимания Г.А. Амановой, которая заменила их вымышленной цитатой.

В связи с этим стихотворением Г.А. Аманова приводит еще одну недостоверную цитату: «человек, жертвующий своей жизнью, сродни «белой лошади», которая, по древним преданиям, была «жертвенным животным», отмечает А.Ф. Троцевич [Троцевич,2004:95]».  Такой цитаты на с. 95 в этой книге А.Ф. Троцевич также нет. Ссылки Г.А. Амановой, а, значит, и ее трактовка образа лошади в этом стихотворении Ли Юкса недостоверны, но важен сам факт признания ею того, что образ белой лошади пришел в корейскую поэзию Нового времени из древних корейских же преданий.

Г.А. Аманова называет лирику Ли Юкса патриотической (с. 566), а видит в созданном им образе лошади «подательницу дождя, защитницу от напастей», что никак его патриотизм не доказывает. Образ белой лошади как женского хтонического существа, явление которого предшествовало, по преданию, рождению нового героя (Хёккосе) и его государства (древнего Силла), исследовала, опираясь на памятник XIII в. Самгук юса, ведущий российский специалист по корейской средневековой прозе А.Ф. Троцевич[2]. Аналогические сведения приводятся в «Статьях по корейской мифологии» Л.Р. Концевича [3]. Но и эти труды Г.А. Аманова оставила без внимания. В чосонский период (1392-1910) белая лошадь сопровождала приход в жизнь нового правителя: когда королева рожала, на ее ложе клали шкуру белой лошади[4]. Не веру ли в возрождение Кореи как нового независимого государства выражало стихотворение Ли Юкса «Лошадь»?

Хотя оппонент д.ф.н. О.И. Федотов и назвал их «адекватным историко-литературным обоснованием» (с. 6), комментарии Г.А. Амановой свидетельствуют о непонимании ею смысла оригиналов, и что она не имеет квалификации, чтобы судить об образности корейской культуры.

По вопросу о «полноте изложения материалов диссертации в работах, опубликованных соискателем»:
В списке работ Г.А. Амановой на с.34-35 значится следующая статья:

«К теории национальных образов мира: деревья в русской поэзии ХХ века и корейской классической поэзии» – Четвертая Международная научная конференция «Русская литература ХХ–ХХI веков как единый процесс (проблемы теории и методологии изучения)». Москва, Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова, 2014 г.». (выделено нами).  

Ее название противоречит утверждению Г.А. Амановой в диссертации, что «образы корейской культуры были заимствованы из китайской» (с. 6). Как видим, в 2014 г. Г.А. Аманова признавала наличие в корейской классической поэзии национальных образов, а в 2020 г. – уже нет. Такая статья однозначно не служит «полноте изложения материалов диссертации в работах, опубликованных соискателем».  

[1] См. напр.: «Образ лошади в корейской традиционной культуре» Им Дон Гвона (1999) 임동권  지음. 한국의 馬 민속. 집문당 , 1999.
[2] Троцевич А.Ф. Поединок Бога Грозы со Змеем в корейской культуре // Петербургское востоковедение. Вып. 3. СПб., 1993. С. 262.
[3] Концевич Л.Р. Статьи по корейской мифологии // Концевич Л.Р. Корееведение. Избранные работы. М.,2001. С.368-369.[
4] Т.М.Симбирцева «Владыки старой Кореи», М., 2012, с. 330

 

Здравствуйте, уважаемые коллеги. Сегодня 3 января 2023 г. Поздравляю вас с новым годом. Продолжим анализ «диссертации» Г.А. Амановой, которая по количеству ошибок не дотягивает даже до студенческой курсовой на оценку «посредственно», а по количеству подтасовок ей просто нет равных.

В предыдущем посте я привела конкретные примеры того, как Г.А. Аманова опровергает собственный тезис, что «Корейская литература не имела своих национальных поэтик» (с. 18). Из них явствует, что исследования по корейской поэтике наших крупнейших специалистов Г.А. Аманова переписывает усердно. При этом она и не вспоминает, что они «не проявляли интереса к теории» (с. 9) и что они «опирались далеко не на лучшее... в отборе произведений для публикации и анализа и в комментариях» (с. 4). Однако когда дело доходит до самостоятельной работы, то здесь Г.А. Аманова с корейской поэтикой совершенно не справляется. В этом посте я приведу примеры:

Из переводов Г.А. Амановой корейской поэзии, которые свидетельствуют о непонимании ею не то что ее художественной специфики, но даже ее общего смысла

Пример 1. «"Морской лев" кричит в горах, в полях Кореи» (с. 699)

– этот абсурдный перевод второй строки из стихотворения Ким Гиджина «Стоя зимой на обломках души» (1923 г.) Г.А. Аманова позаимствовала из книги на английском языке корейского литературоведа Сим Мёнхо, который признался в ее предисловии, что не слишком хорошо владеет английским языком [1]. Причем фразу «морской лев» она повторила в своем переводе из двенадцати строк шесть раз. На самом деле в оригинале говорится о хэтхэ (해태 獬豸) – мифическом животном-оракуле, обереге правителя и самой Кореи. То, что этот древний, известный каждому корейцу оракул «кричит» на всю страну, несомненно указывает на некое общенациональное бедствие, а то, что Г.А. Аманова назвала его «морским львом» говорит об отсутствии у нее подготовки в области традиционной корейской культуры.

В этой связи вызывает большое сомнение комментарий Г.А. Амановой к этому стихотворению, что якобы поэт в нем «продолжал озвучивать символистские идеи» (с. 462). По мнению Сим Мёнхо, оно имело антияпонскую направленность, на что указывает, в частности, пятая строка: «오늘의 虐待의 憤怒를 못익여 («не в силах сдержать гнев [из-за] сегодняшнего насилия»), и было образцом пролетарской литературы, поскольку в его прозаической части – прологе есть упоминания о классах (р. 201-202).

Добавлю, что написание заголовка этого стихотворения на с. 699 (마음의废 墟 겨울에 서서) у Г.А. Амановой отличается от него же на с. 462 (마음의廢 墟 겨울에 서서). Разница в том, что на с. 699 в слове пхехо (обломки) Г.А. Аманова использовала «маоцзедуновский» иероглиф 废, который в Корее не используется. Верное написание: 廢 .
Кроме того, в книге Сим Мёнхо, откуда Г.А. Аманова перепечатала корейский текст этого стихотворения, в нем 12 строк, а у нее – 11 (пропущена 7я строка). А в шестую строку она произвольно добавила три слога (해태가), записав ее как «쫏겨난 해태가 목해태가을 놋코운다», в то время как у Сим Мёнхо она записана как «쫏겨난 해태가 목을 놋코 운다».

Всех этих ошибок Г.А. Аманова могла бы избежать, если бы скопировала текст этого стихотворения Ким Гиджина с портала Института национальной истории РК, где есть раздел под названием «Материалы журналов нового и новейшего времени в Корее» [2]. Но она, живя в эпоху цифровых технологий, предпочитает перепечатывать образцы корейской поэзии вручную. Интернетом Г.А. Аманова не пользуется и с имеющимися в нем многочисленными базами данных по корейской литературе совершенно не знакома.
Имеются и другие аналогичные примеры перевода Г.А. Амановой корейской поэзии с английского перевода, выполненного Сим Мёнхо по отобранным им образцам поэзии. Это, в частности, «Наши герои» Ли Гвансу (с. 664), «Все больше» Ким Ока (с. 671-672), «Песня одиночества» Ли Иля (с. 674-75).


Пример 2. Полностью неверный перевод на русский язык.

«Песня газет» Ким Гёика 김교익 (с. 640, Г.А. Аманова называет автора «Ким Гю Ик»).

В оригинальном тексте в Интернете [3] лирический герой разговаривает с горой Самган(сан), высотой которой он восхищается (삼간이높았어라), а в переводе Г.А. Амановой его собеседником выступает некий человек по имени Самгани, которому лирический герой предлагает вставать (с постели). В оригинале действие происходит на рассвете, что символизирует начало новой жизни в истории Кореи. У Г.А. Амановой оно происходит ночью: «в желтой одежде луна» (황의에 더딘달이), и эту фразу она также придумала сама, заменив ею слова: «медленно занимающийся за окном день» (창외에더딘날이). В 5й строке она заменила слово кучхон-ыль 구천을 («в небеса») на несуществующее чуронгол 주런골и перевела его как «на раскинувшиеся поля». Это в корне меняет смысл произведения, поскольку «небеса» воплощают в этом произведении стремление ввысь, к новому знанию, за пределы известного ранее.

И транскрипцию Г.А. Аманова приводит именно такую – со словом даже не чуронгол, согласно написанию, а чурёнгол (?). Какую же специфику корейской литературы иллюстрирует эта транскрипция выдуманных Г.А. Амановой слов?

Пример 3. С. 388: Первая романтическая поэма Чхве Намсона «От моря к юношам» 海에게서 少年에게 – лирический герой хочет расцеловать «лодки» (цитата: «О, придите, я вас расцелую, забавные лодки с детьми»). Слово, которое Г.А. Аманова перевела как «лодка» 輩 (пэ 배), на самом деле означает «толпа, кучка (людей)».

Пример 4. С. 726: стихотворение Хан Ёнуна «Вас я увидел» Г.А. Аманова перевела от мужского лица, хотя на самом деле оно написаны от женского. В ее переводе генерал «растоптал» лирического героя-мужчину, тогда как в оригинале он изнасиловал женщину . Вот этот ее текст:

"Возвращаясь, услышав это, сквозь слезы, что хлынули из глаз, Вас я увидел.
Оттого, что нет даже дома, не значусь в подворных списках.
И был генерал, который вконец меня растоптал».

Этот же текст значится в сборнике переводов Г.А. Амановой «Придет ли весна…» (Нукус: издательство «Каракалпакстан», 2003, с. 14). То есть за 17 лет она так и не смогла усовершенствовать свой перевод и вновь предъявляет его (на с. 38) в подтверждение своей квалификации в области перевода корейской поэзии Нового времени.
Причем слово «увидел» Г.А. Аманова записывает в заголовке этого произведения по-разному: на с.506 как 당신을 보았근니다, а на с. 725 как 보았급니다. А в его последней строке она записала его как 보았습니다 (с. 726). Слово «вас» она записывает в заголовке как 당신을, в первой строке – как 단신을, а в шестой – как 당긴을. И т.д. О какой «текстологии» тут может идти речь?

Другие примеры подобных «шедевров» перевода из диссертации Г.А. Амановой, где она демонстрирует свою полную несостоятельность в представлении художественной специфики, в т.ч. и образов корейской поэзии, я приведу в следующем посте.

Сноски
[1] Sym Myung Ho. The Making of Modern Korean Poetry: Foreign Influences аnd Creativity. Seoul. 1985. P. vi.
[2] 한국근현대잡지자료 db.history.go.kr/id/ma_013_0410_0250
[3] Ким Гёик «Песня газет». 금강 김교익 글. Текст из газеты «Тоннип синмун» за 2 июня 1896 г. в оригинале (факсимиле) и в переводе на совр. кор. язык. URL: terms.naver.com/entry.nhn?docId=2326070&...142&categoryId=62340(дата подхода 02.01.2023)

Здравствуйте, уважаемые коллеги. Сегодня 7 января. Продолжим рассмотрение примеров

Из переводов и комментариев Г.А. Амановой, которые свидетельствуют о непонимании ею не то что художественной специфики корейской поэзии, но даже ее общего смысла. Часть 2


Пример 5. «любимая… ушла //, рассекая синие горы,.. громыхая повозкой» (с. 719)

Так перевела Г.А. Аманова конец 1й и 2ю строку знаменитого стихотворения Хан Ёнуна «님의 침묵 (Ним-ый чхиммук)», название которого, по ее мнению, означает «Молчание возлюбленной» (…나의 님은 갔습니다. 푸른 산빛을 깨치고 단풍나무 숲을 향하여 난 작은 길을 걸어서 차마 떨치고 갔습니다).

Этот мощный, космогонического размаха (рассекает горы, громыхает повозкой) женский образ режет глаз и слух каждого, кто хоть немного знаком с корейской поэзией, ее образностью и творчеством поэта-буддийского монаха Хан Ёнуна (韓龍雲, 1879-1944). Этот же образ присутствует и в ее ученического уровня переводном сборнике «Придет ли весна…» (Нукус, 2003, с. 12), который никто в России (кроме меня и двух-трех коллег) не видел и которым она, не имея других, и через двадцать лет после его выхода продолжает обосновывать свою компетенцию в области перевода современной корейской поэзии (с. 38).

Хотя оппонент д.ф.н. О.И. Федотов и пишет о «реабилитации национальной классики…, проявившейся в поэзии… Хан Ён Уна» (с. 5), его собственная эрудиция за этим утверждением явно не стоит. Ни в одном произведении корейской классики образа «рассекательницы гор» не имеется, но в его отзыве об этом нет ни слова. Читая этот перевод, трудно согласиться с Г.А. Амановой, которая называет его «прекрасным образом» и «образом любви» (с. 500) без всяких разъяснений.

В этих строках Хан Ёнуна нет слов «рассекает горы». Основное значение глагола 깨치고 – «овладевать, постигать, осваивать», а не «рассекать», и соотносится оно со словом «свет», которого у Г.А. Амановой нет. Если исходить из буквального значения слов, то Хан Ёнун пишет в этом стихотворении, что Любимая(ый) «сквозь свет зеленых гор ушла(ушел) пешком по тропинке…». Как она/он именно ушла (ушел)? – Уж, конечно, не «громыхая повозкой». Об этой фразе 차마 떨치고 есть целые исследования, в том числе в корейском Интернете. Согласно им, приведенный Г.А. Амановой текст не является оригинальным. В первоначальном тексте 1926 г. и во 2м издании 1934 г. слово차마 было записано как 참어 – «терпеть». Есть мнение, что слово «потрясти» 떨치고 относится к лирическому герою, которого Любимый оставил потрясенным [1]. И др.

Но Г.А. Аманова не сочла нужным с этими мнениями ознакомиться, хотя, будь она действительно текстологом, ее непременно заинтересовал бы именно первоначальный текст этого произведения. «Полемизировать здесь почти не с кем», – представляя себя неким уникальным специалистом и первопроходцем, пишет она относительно «литературного материала» из второй части ее диссертации, где она представляет якобы корейскую поэзию нового времени (с. 15).

Однако это ее заявление и ее претензии на исключительность не имеют оснований. Хан Ёнун признан «лучшим буддийским поэтом Кореи ХХ века» library.ltikorea.or.kr/translatedbooks/680. О нем и его творчестве существует огромная литература на корейском и английском языках. Некоторое представление о ней в Интернете дает, напр., 20-страничный библиографический список в диссертации: Evon. G.N. «Literary Genre and Philosophical Discourse in the Buddhist Poetics of Han Youngun (1879-1944)» (ANU, 1999).[2] Только в онлайн каталоге Национальной библиотеки Республики Корея (nl.go.kr/NL/) значатся 14 монографий, 18 диссертаций и 33 научных статьи, посвященных сборнику стихов Хан Ёнуна «Молчание Любимого». На электронном портале «Корейский индекс цитирования» [3], где содержатся библиографические сведения о статьях во всех выходящих в РК академических журналах, представлены 37 таких статей. А общее число вышедших в Корее в 1980-2022 гг. научных статей по творчеству Хан Ёнуна в целом достигает на этом портале 455 (на начало января 2023 г.).

В списках литературы Г.А. Амановой нет ни одного специального исследования творчества Хан Ёнуна, за исключением, разве что, 3-страничной статьи В.И. Ивановой 1988 г. (32-летней давности) [4} , при этом она сообщает, что в ее диссертации «характеризуются... индивидуальности видных поэтов» (с. 16). На какой же основе они «характеризуются»? Это нарушение п. 10 «Положения о присуждении ученых степеней», согласно которому, «Предложенные автором диссертации решения должны быть аргументированы и оценены по сравнению с другими известными решениями».

Лжесвидетельством является отзыв экспертной комиссии диссовета ТвГУ от 26.10.2019, где «эксперты... отметили научную новизну» диссертации Г.А. Амановой и рекомендовали ее к защите. Эти «эксперты», даже не зная корейского языка, не могли не видеть просто по цифрам годов, что трудов корейских литературоведов, вышедших после 1999 г., в списках литературы Г.А. Амановой нет вообще, то есть она отстала от достижений науки минимум на два десятилетия.

Г.А. Аманова пишет, что «буддийский монах Хан Ён Ун 한용운 ... был поэтом, философом и общественным деятелем» (с. 500). При этом о религиозной (буддийской) составляющей его творчества она почему-то не упоминает, как и о том, что он посвятил свою жизнь движению за независимость Кореи и был его виднейшим представителем, одним из тех 33 религиозных деятелей, кто подписал знаменитую Декларацию независимости (1919 г.), с провозглашения которой началось крупнейшее в истории Кореи Первомартовское народное восстание, за что сидел три года в тюрьме.

А между тем эти сведения принципиальны для понимания творчества Хан Ёнуна. Они приведены во всех ему посвященных книгах и статьях, в том числе и в вышеупомянутой статье В.И. Ивановой. Но Г.А. Амановой для характеристики его индивидуальности они существенными не показались, как и годы его жизни, которых она нигде в своей диссертации не привела. Вот такая у нее «индивидуальность видных поэтов».

Тут стоит вновь вспомнить начало ее диссертации, где она сообщает, что виднейшие российские корееведы-литературоведы опирались на «далеко не лучшее» в методологии советского литературоведения, «что выразилось в мировоззренческой позиции исследователей, в оценке тех или иных историко-идеологических движений, значимых явлений национальной культуры и литературы...» (с. 4). Умалчивая о том, что Хан Ёнун был одним из самых влиятельных политических деятелей своей страны в борьбе против японского империализма, то есть не считая эту борьбу «значимым явлением» его творчества и корейской культуры и литературы нового времени, Г.А. Аманова, как получается, отстаивает некую «передовую» методологию.

«Сочетание буддийских прозрений и политической страсти придает его поэзии огромную духовную силу, – пишут о Хан Ёнуне американские переводчики и исследователи его поэзии Ким Джэхён и Рональд Хэтч. – Он описывает сложность любви как начинающуюся со стремления к полному единению и ведущую к освещению пустоты или небытия. Восторгая парадоксом, эти стихи дразнят нас тонким пониманием ограниченности как «я», так и единства, но никогда не отрицая значения политической борьбы» (курсив наш) [5]. По мнению же Г.А. Амановой, «в своих религиозно-философских произведениях Хан Ён Ун пытается раскрыть природу подлинного бытия мира и личности, выразить отношения между человеком и Буддой, человеком и миром феноменов, отношения человека с самим собой» (с. 502). То есть политический контекст его творчества она не признает. Это мнение она развивает и подтверждает на с. 508, где пишет о Хан Ёнуне, что «гармония природы, красота мира, с его точки зрения, является важнейшим условием счастья. Поэтому в его стихах предстают картины озаренной лучами солнца ликующей природы, прекрасной в своей спокойной, величественной красоте».

В противоположность Г.А. Амановой, которая называет это произведение Хан Ёнуна «романтической элегией», где «прекрасный образ родины предстает сквозь восторженный взгляд влюбленного юноши, который преисполнен возвышенной и чистой любви к ней» (с. 500), В.И. Иванова видит в «Молчании Любимого» Хан Ёнуна «страстный гимн Свободе, выведенной в поэме в образе Любимого», где поэт «разрушает миф, говорит правду» (с. 126).

В этой связи стоит еще раз вспомнить заявление Г.А. Амановой, что «полемизировать здесь почти не с кем» (с. 15).

Приведу также ее «критическое» замечание в адрес д.ф.н. А.Ф. Троцевич: «о степени точности перевода без историко-литературного комментария… судить практически невозможно» (с. 243). А как быть, если такого комментария вообще нет? В диссертации Г.А. Амановой нет ни одного упоминания о столь значительном событии в истории Кореи как Первомартовское народное восстание 1919 г., откликом на поражение которого стало, в том числе, и стихотворение Хан Ёнуна «Молчание Любимого». В том и состоит значение этого произведения, что оно, как пишет В.И. Иванова, «вселяет в читателя веру в возвращение независимости» (с. 126).

О том, что Г.А. Аманова комментирует творчество Хан Ёнуна, не понимая даже общего его смысла, свидетельствует

Пример 6. Перевод Г.А. Амановой 8й и 9й строк «Молчания Любимого» Хан Ёнуна искажает смысл оригинала на противоположный.

У Г.А. Амановой: «Я был заколдован тогда нежным голосом милой // И был ослеплен прелестным обликом милой» (с. 719).

На самом деле, согласно тексту, в этих строках говорится: «Я был глух к ароматному голосу Любимого и слеп к его лицу, подобному цветку». (나는 향기로운 님의 말소리에 귀먹고 꽃다운 님의 얼굴에 눈멀었습니다)

Не знающий ни слова по-корейски оппонент д.ф.н. О.И. Федотов, автор диссертации «Проблема происхождения русского литературного стиха» (1985), указал в своем отзыве, что диссертация Г.А. Амановой «выявляет и предоставляет бесценный материал для сопоставления с классическими образцами...и т.д.» (с.5). Слово «бесценный» подчеркнуто нами. Оно представляет собой субъективное оценочное суждение, неуместное в научной экспертизе и не обоснованное ни его личной компетенцией, ни качеством представленных Г.А. Амановой текстов. Лжесвидетельствуя, д.ф.н. О.И. Федотов нарушает нормы академической этики и порядочности.

В диссертации Г.А. Амановой корейская литература нового времени (1876-1945) представлена в полном отрыве от исторических событий в стране. В ней нет даже самого краткого их очерка, хотя вся изучаемая ею корейская поэзия – это отклик на эти события и отражение тех настроений в обществе, которые они породили. Так она искусственно подгоняет свои выводы под свой недостоверный тезис о «подражательности» корейской литературы, лишенной, по ее мнению, национальной самобытности.
Вместе с тем она фактически признает их значение для изучения корейской литературы, когда пишет, что «действительность формирует поэтическое восприятие» (с. 550), или что «потеря независимости родины, тяжелое положение во всех сферах жизни корейского общества особенно остро отразились на моральном состоянии творческой личности» (с. 537), или что «модернизм лучше всего отражал духовный кризис личности в стране, оказавшейся под иностранным гнетом» (с. 563) и т.д.

Продолжение следует.

Сноски
[1] Сон Мук (송묵) «Комментарии к первым изданиям «Молчания любимого(ой)» (Сеул, 1974) 님의 침묵 전편 해설» (일조각, 1974). Цит. по: Вновь читаем «Молчание любимого (й)» Хан Ён Уна 님의 침묵울 다시 읽는다 (2) // Tistory. Поэтический блог. circeauvol.tistory.com/entry/%EB%8B%98%E...D%EB%8A%94%EB%8B%A42 (дата подхода 02.01.2023).
[2] Evon. G.N. Literary Genre and Philosophical Discourse in the Buddhist Poetics of Han Youngun (1879-1944). A thesis submitted for the degree of Doctor of Philosophy. Australian National University, 1999. Pp. 380-401https://openresearch-repository.anu.edu.au/bitstream/1885/10761/5/Evon%20Thesis%201999.pdf
[3] Korean Citation Index/한국학술지인용색인. URL: www.kci.go.kr/kciportal/po/search/poArtiSearList.kci (дата подхода 06.01.2023).
[4] Иванова В.И. У истоков современной корейской поэзии. Хан ЕнЪун /1879-1944, буддийское имя Манхэ/ и его поэма «Молчание Любимого» // ТПИЛДВ. М., 1988. Ч. 1. С.125-127.
[5] Love’s Silence and other Poems. Yong-Un Han. Vancouver, 1999. library.ltikorea.or.kr/translatedbooks/680.