К вопросу об изучении современного южнокорейского общества в России // Корейский полуостров и вызовы XXI века. — М.: ИВД РАН, 2003. С. 139–157; То же: Портрет современного южнокорейского общества (О книге Пак Ночжа – В.М. Тихонова «Ваша Республика Корея» // Вестник ЦКЯиК. Вып. 7. — СПб., 2004. С. 114–138).

За годы после установления дипотношений между нашей страной и РК в 1990 г. в отечественном корееведении возникла новая тема, связанная с изучением современного состояния, особенностей и проблем южнокорейского общества, его жизни, быта, ценностей и традиций, моделей поведения, сохраняющихся в нем “русских следов”. Ей были посвящены книги и статьи таких подолгу живших в стране авторов как А.Н.Ланьков (1), Т.В.Габрусенко (2), К.В.Асмолов (3), Т.М.Симбирцева (4), И.А.Толстокулаков (5). К списку этих работ добавилась еще одна, когда в декабре 2001 г. в Сеуле была опубликована книга В.М.Тихонова (Пак Ноджа) (6) “Ваша Республика Корея” (7). В нее вошли его публицистические статьи, опубликованные на страницах популярного южнокорейского ежемесячного журнала “Хан кёре – 21 век” в 1998–2000 гг., а также газеты “Хан кёре синмун” и ряда других изданий. Цель настоящей публикации – познакомить российских читателей с ее содержанием.

Посвященная “все еще находящимся в заключении всем узникам совести” (а именно – отказникам от военной службы по соображениям совести), книга состоит из четырех глав: 1) “Портрет южнокорейского общества”; 2) “Университет как уменьшенная модель южнокорейского общества”; 3) “Национализм или авторитаризм?”; 4) “Расизм и Республика Корея”.

Портрет южнокорейского общества

Эта глава посвящена особенностям общественного сознания современных южнокорейцев, в котором, по мнению автора, сохраняются черты предыдущих эпох: периода диктатуры Пак Чонхи 1960 – 1970-х годов, колониального и средневекового периодов. К их числу Пак Ноджа относит гипертрофированное “идолопоклонство”, под которым подразумевает бездумное поклонение выдуманным кумирам; садэджуый, или господствовавшую в корейской культуре с древних времен идею почитания “старшего [государства]” с той лишь разницей, что раньше “старшим” считался Китай, а в настоящее время таковым считаются США; терпимое отношение к насилию; искаженное восприятие Северной Кореи и зарубежных соотечественников и пр. В качестве примера он приводит популярность у южнокорейской молодежи, которая обычно критически относится к руководителям страны в период после освобождения, президента-диктатора Пак Чонхи, именуемого “настоящим националистом, который был убит американцами за желание разрабатывать ядерное оружие”, “выдающимся экономистом, поставившим на ноги национальную экономику”, “честным и бесстрашным политиком”. “Нельзя не заметить, что обрушившийся на страну кризис конца 1990-х годов уходит корнями в период правления именно этого президента, – пишет Пак Ноджа. – Вряд ли оправданно мнение, что Пак Чонхи “хотел показать американцам”. Не было ли причиной его антиамериканизма то предубеждение против “американо-английских дьяволов”, которое у примерного самурая подполковника Такаки Масао (таково было японское имя Пак Чонхи) вырабатывали еще с той поры, когда он учился в японской пехотном училище? Хотя Пак Чонхи добился названного “чудом” роста национальной экономики, его деятельность в финансовой, технической и торговой сферах в длительной перспективе привела к полной зависимости национальной экономики от США и Японии и, в конечном итоге, – к кризису 1997 г.”. По мнению В.Тихонова, внешнеполитический курс покойного диктатора был авантюрным. “Если бы в РК началась разработка ядерного оружия, к чему он так стремился и что, как считается, привело его к смерти, то она несомненно привела бы к росту гонки вооружений на Севере, и в результате обстановка на полуострове крайне бы обострилась”, – подчеркивает он.

Не согласен Пак Ноджа и с представлением о Пак Чонхи как “защитнике традиций, стремившемся к развитию национальной культуры”. По его мнению, хотя Пак и поддерживал на словах “традиционные ценности”, но на деле подменял философские приоритеты корейского конфуцианства усвоенными в молодости во время учебы в японском военном училище самурайскими идеями “преданности и послушания”, используя их для укрепления своей власти. “Пошел ли на пользу национальной культуре принятый при Пак Чонхи в 1968 г. “Устав народного образования”? – спрашивает Тихонов. – Он весьма напоминал японский “Императорский рескрипт об образовании” 1890 г. и был направлен на забивание детских голов заимствованными у японцев идеями слепой покорности и преданности.

В.Тихонов опровергает мнение, что Пак был “моральным и чистым политиком”. Его главной задачей было обеспечить себе пожизненное правление, для чего использовались похищения, пытки, убийства, подкуп. Но еще страшнее была пропаганда аморальной “реальной выгоды”, призыв “Живи хорошо!”, который подразумевал успех любой ценой, не считаясь ни с какими моральными устоями, но при сохранении слепого подчинения власти. Одним из воплощений этого призыва стало участие южнокорейцев во вьетнамской войне, что стало первым шагом в создании валютных запасов РК. Заплатив во Вьетнаме несколькими тысячами молодых жизней за признание Америкой власти диктатора, корейское правительство и чэболь заработали 100 млн. дол. (учитывая все валютные поступления – до 1 миллиарда долларов). “Парадокс в том, – пишет В.Тихонов, – что потомки тех, кто когда-то с криком “Мансе!” шел сражаться за независимость Кореи, во Вьетнаме были на стороне белых агрессоров и, “чтобы заработать деньги”, участвовали в подавлении борьбы за независимость другого азиатского народа. Недавно был построен мемориал Пак Чонхи, куда устремились его многочисленные почитатели. Но не следовало ли, в первую очередь, построить памятник погибшим от штыков корейских солдат вьетнамским женщинам и детям, ставшим ивалидами в стычках с полицией активистам рабочего движения, ушедшим в армию и исчезнувшим без следа студентам-демонстрантам – всем жертвам диктаторского режима?” – спрашивает он.

Памятником духу милитаризма, насаждавшемуся при режиме Пак Чонхи, В.Тихонов считает монумент Ли Сунсину в самом центре корейской столицы, стоящий на перекрестке дорог, ведущих к президентскому дворцу, зданию правительственных офисов, редакциям крупнейших газет, а также символам прошлой власти – дворцам Кёнбоккун и Токсугун. Это, в его понимании, видоизмененный чансын, оберег, который с древних времен ставили в корейских деревнях для охраны от злых духов. “Хотя в голове обывателя имя Ли Сунсина связывается с “традицией” и “историей”, на самом деле в Корее никогда не было традиции ставить памятники военным в общественных местах”, – отмечает автор. Военные заслуги увековечивали, как известно, строительством поминальных храмов садан или памятных стел. Мода на подобные памятники возникла в Европе после наполеоновских войн. В конце XIX в. они появились в Японии. Примером служит памятник основателю современных вооруженных сил Японии Омура Масутиро, поставленный у входа в храм Ясукуни в 1893 г. Пак Чонхи учился в Японии, принимал участие во многих церемониях в этом храме, и сходство памятника Ли Сунсину с памятником Омура, видимо, не случайно. В годы правления Пак Чонхи корейские дети в школах особенно подробно изучали историю Имджинской войны, которая преподносилась как кризис государства, требовавший мобилизации всех сил нации. Проводилась параллель с современностью. От нации опять требовалась мобилизация всех сил, и памятник Ли Сунсину был способом наглядной агитации. Установкой этого монумента Пак Чонхи делал заявку на символическое “вступление в ряды великих милитаристских держав”, “включение Кореи в мировую историю милитаризма” и одновременно подчеркивал “традиционную добродетель преданности”, выражал претензию на роль хранителя “традиционного наследия”.

Автор указывает, что памятники с аналогичным смысловым содержанием есть и в Северной Корее. Он обращает внимание на то, что в воздвигнутом в Пхеньяне в 1995 г. в честь 50-летия со дня основания ТПК памятнике между традиционными фигурами рабочего и колхозницы с молотом и серпом изображен с кистью в руке интеллигент, явно задающий тон композиции. Кисть – непременный атрибут образованного чиновного сословия в прошлом – символизирует преемственность руководства ТПК с правящей прослойкой прошлого. В.Тихонов видит противоречие в том, что, критикуя культ личности Ким Ир Сена в Северной Корее, в частности строительство его мавзолея, южнокорейцы на государственные деньги воздвигают мемориал Пак Чонхи. Считая неоправданным героизацию Хон Гённэ и других подобных ему революционеров, они воспринимают как должное существование памятника Ли Сунсину. По его мнению, это в конечном счете свидетельствует о том, что переход от идеи “верности коллективу” к идее “личной свободе и ответственности” в южнокорейском обществе пока не произошел.

Пак Ноджа отмечает духовное единство систем Севера и Юга и указывает, что обе они основываются в сущности на все той же идеологии коллективизма, представленной на Севере в своем крайне-левом, а на Юге – в крайне-правом варианте. В обоих случаях утверждаются приоритет интересов коллектива над ценностью человеческой жизни и личным счастьем, оправдывается насилие как способ достижения “коллективного блага”, игнорируются человеческие права.

В разделе “Великий вождь внутри нас” автор рассказывает о незначительном на первый взгляд событии, которое он наблюдал в одном из частных университетов на празднике поздравления выпускников, когда в самый разгар веселья сюда вдруг подъехали несколько черных автомобилей. Из переднего вышел мужчина средних лет. Все участники встречи встали со своих мест, и тогда этот мужчина, за которым следовало еще человек десять других, стал медленно обходить площадь, здороваясь с присутствовавшими. Он протягивал руку для рукопожатия, словно бросал милостыню. Ее почтительно жали и кланялись, и на губах его играла довольная улыбка. Мужчина был почетный председатель попечительского совета университета. Эта “церемония подтверждения верности” напомнила автору документальные северокорейские фильмы, где также довольный собой “великий вождь” принимал “горячие” приветствия от подданных во время “руководства на месте”. Положение “почетного председателя”, надменно царствующего над преподавателями, и правящего страной железной рукой “великого вождя” различны, но поддерживающая обоих этих “хозяев” система и психология власти крайне похожи, – указывает В.Тихонов.

Многие представители южнокорейской молодежи поколения 80-х годов смотрели на северную Корею как на идеал и с ней связывали свои надежды. Современная молодежь, под влиянием консервативных СМИ, больше ее идеалом не считают. Сытые, они считают себя гражданами “государства свободы и демократии”, а на северокорейцев смотрят как на “голодных рабов”. Однако эта так называемая теория о “превосходстве системы на Юге” по сути надуманна, – считает автор. Конечно, положение Юга, который давно вошел в мировую экономическую систему, и только намеревающегося туда войти Севера не могут не быть различны. В Южной Корее в экономической и политической области разрешена конкуренция, южнокорейская интеллигенция путем долгой борьбы добилась права в определенной степени выражать свое мнение. Однако если заглянуть за вывеску южнокорейской “свободной демократии”, то станет очевидно, что в Южной Корее по средневековому образцу правят несколько тысяч “маленьких вождей”. Разница с Севером лишь в том, что при псевдодемократии многие “боссы”, каждый во главе своего коллектива, борются за власть между собой, а при казарменном псевдосоциализме один “босс” осуществляет неограниченную власть над жизнью всех своих подданных.

Южнокорейские консервативные СМИ усердно высмеивают передачу власти по наследству в Северной Корее, но считают само собой разумеещейся передачу власти в чэболях детям и внукам, – замечает автор. – Власть, которую имеют в частных университетах их основатели и занимающие почетные должности члены их семей превосходят рамки воображения. Но это остается за пределами внимания СМИ. Всячески подчеркивающие взаимное различие Север и Юг на самом деле страдают одними и теми же проблемами. Мы (т.е. южнокорейцы – Т.С.), которые выражаем свою преданность различным “почетным председателям” и “боссам”, не имеем оснований глядеть сверху вниз на Северную Корею, которая является зеркальным отражением нашей сути. Осознание этого во многом могло бы облегчить путь к объединению, – подчеркивает автор.

Указывая на сохранение в менталитете южнокорейцев такого понятия средневековья как садэджуый, т.е. “почитания старшего государства”, он приводит в качестве примера активно обсуждаемую в стране в настоящее время идею о превращении английского языка во второй государственный, которую, судя по опросам общественного мнения, поддерживает подавляющее большинство учащейся молодежи. В.Тихонов отмечает, что в современном демократическом обществе язык, как и религия, массовая культура и прочие явления духовной культуры приобретают рыночную стоимость, которая зависит от того, какое общественное и экономическое значение в мире имеет страна распространения данного языка. Например, японский язык – один из наиболее изучаемых в Европе и Америке. В настоящее время значение английского языка на Корейском полуострове и интерес к его изучению возрастают, но не известно, не возрастет ли точно так же в будущем значение, скажем, китайского языка. Превращение иностранного языка в государственный нарушает принципы свободного рынка и демократии.

Весьма сомнительно, что свободное владение английским языком простыми гражданами окажет положительное влияние на конкурентоспособность страны в мире. Простые люди не встречаются с гостями из-за рубежа. Проект означает огромные государственные расходы. Если эти деньги вложить в университеты, уменьшив вступительные взносы за учебу, то это больше послужит укреплению государства. Если государство будет решать за граждан, как и какие языки изучать, это будет не более чем навязанная средневековая трудовая повинность, т.е. преисполненное “почтительности к старшему государству” возведение в ранг обязанности для граждан страны-вассала изучение языка страны-сюзерена.

Утверждение английского в качестве государственного языка 1) еще более углубит пропасть между жителями Северной и Южной Кореи в преддверии объединения; 2) нанесет ущерб сплочению корейцев всего мира, ибо именно родной язык является между ними главным связующим звеном; 3) углубит пропасть между бедными и богатыми в обществе, которая и так значительно увеличилась в результате кризиса. Вырастая, человек покидает родительский дом. Однако подлинное признание в обществе получает тот, кто продолжает заботиться о своих родителях. Так и с родным языком. Глобализация важна, но нас будут уважать, только если мы будем сами уважать свои корни, – подчеркивает Пак Ноджа.

Значительное внимание уделяет автор дискриминации, которой подвергаются в РК соотечественники из Китая и России, которую он называет “восточным ориентализмом”. Они приводит в качестве примера историю знакомой русской кореянки, которая, проучившись в Южной Корее несколько лет и защитив магистерскую диссертацию, отказалась продолжить обучение, хотя такая возможность ей была предоставлена. Причиной она назвала унижение, которое постоянно испытывала в самых разных местах, даже в столовой или парикмахерской. Узнав, что она из России, ее неизменно жалели, считали бедной родственницей. По словам той кореянки, перенести это было труднее, чем постоянные унизительные проверки паспорта в России. Большинство простых корейцев знают о соотечественниках в России или Китае только то, что им показывают СМИ. В их представлении это “нищий и несчастный провинциал”, для которого единственный выход – в принятии “нашей культуры”, “нашего лечения”, “нашей промышленности”. Другими словами, противопоставляется “прогрессивное наше” “отсталому их”. Однако, хотя СМИ это не показывают, у северных соотечественников есть давние культурные традиции, есть чувство собственного достоинства. И будет большой ошибкой ожидать, что они, выросшие в более равноправном по сравнению с Южной Кореей обществе, будут кричать: “Ваши благодеяния безмерны!”. Подобно тому, как расовая и культурная дискриминация со стороны европейцев вызывала в прошлом чувство протеста у корейцев, точно такой же протест вызывает сегодня “южнокорейский ориентализм”. Чтобы предупредить фиаско в отношениях с северными соотечественниками, необходимо сознание их равенства и признание их человеческого достоинства, – подчеркивает Тихонов. – Только когда мы будем принимать каждого, как равного, независимо от его национальности, не будет страдать самолюбие человека, на которого направлены наши “благодеяния”.

2. “Университет как уменьшенная модель южнокорейского общества”

О содержании этой главы дает представление ее вступительный раздел под названием “Из "борцов" в "преданные слуги"”, где автор отмечает, что вряд ли есть другая страна, где общественное положение человека так сильно зависело бы от его образования, как в Корее. Как бы ни был богат владелец малого бизнеса, сколотивший состояние упорным трудом, если он не сумел получить высшего образования, в общественном мнении он всегда останется “плебеем” (сомин), в то время как самый мелкий, но закончивший университет служащий имеет все основания рассчитывать на признание себя человеком высокого социального статуса. Тут у стороннего наблюдателя неизбежно возникает ряд вопросов: “Почему государство и власть имущие в такой степени ценят университетское образование, если именно университеты являются в этом обществе главными центрами движения протеста против несправедливых порядков, этим самым государством и установленных? Почему чэболь (8) без тени сомнения принимают на работу тех самых студентов, которые еще вчера выходили на демонстрацию с лозунгами “Долой компрадорские чэболь! (9)”? Хотелось бы знать, откуда чэболи черпают уверенность, что человек, который еще вчера с железной трубой в руке требовал национального освобождения, будет соблюдать трудовую дисциплину и при встрече с американскими или японскими покупателями не станет “критиковать империализм”? Совершенно ясно, что финансово-промышленным группам необходимы образованные люди, но почему они предпочитают выпускников именно престижных вузов, где антиправительственные настроения особенно сильны?”

По мнению автора, почти моментальное превращение вчерашнего “борца” в “преданного слугу” обусловлено социальными причинами. Он считает, что в моральных установках университетского сообщества в Южной Корее тесно переплетены идеи “борьбы с системой” и “верного служения” этой системе. Транспаранты и плакаты в кэмпусах южнокорейских университетов свидетельствуют о стремлении студентов к “неограниченному прогрессу и анти-авторитаризму”. Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что университетское сообщество само авторитарно, и что отношения преподавателя и студента больше напоминают средневековые отношения мастера и подмастерья, основанные на принципе “старший приказывает – младший выполняет”, чем современные отношения равных и коллег. Кёсуним, т.е. “уважаемый профессор”, – как обычно называют студенты своих наставников, – имеет в своем распоряжении достаточно рычагов управления студентами. Он ставит оценки, от которых в достаточной степени зависит их будущее. Он может также “рассердиться”, т.е. вызвать и “дать нагоняй”, накричать, что превращает университет в разновидность некоего амуна (средневекового ведомства). Даже среди активистов студенческого движения, не отступавших и перед полицейским насилием, трудно найти такого, кто бы не съеживался перед нелицеприятно выражающимся “уважаемым профессором”, и я не раз был тому свидетелем, – пишет В.Тихонов. В основанном на связях и покровительстве корейском обществе перспектива впасть у профессора в немилость (и таким образом лишиться в будущем его протекции) для студента намного страшнее, чем окрик. Некоторые одобряют такое положение вещей, считая его проявлением традиционных для конфуцианства отношений Учителя и ученика, но в подавляющем большинстве случаев студент не столько по-конфуциански “благоговеет перед Учителем”, сколько оценивает его из практического расчета. Известна студенческая шутка: “Когда профессор уходит в отставку, число цитат из его трудов в студенческих работах резко сокращается”.

Происходящая из средневековья и колониального периода идея о безусловном подчинении абсолютной власти находит отражение и в отношениях профессуры и аспирантов. Жизненной мудростью этих “новых ростков” науки становится не служение Истине и Знанию, а немудрящее убеждение в том, что “если заручиться поддержкой влиятельного человека, то "чашка риса" тебе обеспечена”. Будущие магистры и доктора прилагают обычно большие усилия, чтобы победить в “состязании верности” и заслужить благосклонность научного руководителя.

Нет равенства и между самими студентами, которые подразделяются на “старших” и “младших” (сонбэ – хубэ). У этих отношений много сторонников, утверждающих, что причины их кроются в традиционном для конфуцианства почитании возраста, но представляется, что это не совсем так. В условиях недостаточного социального развития, когда результаты труда человека не обеспечивают ему ни продвижения по службе, ни надежного общественного положения, период учебы – это, в первую очередь, время накопления полезных знакомств, которые будут необходимы в дальнейшем, когда студент, закончив институт, вступит в решительную борьбу за выживание. Важным способом “показаться” “старшему” является “цепь кормлений”, когда его регулярно приглашают в ресторан для укрепления отношений. Провозглашающее прогресс и борьбу с “системой” университетское сообщество на деле прекрасно вписывается в идеологию “капитализма по-корейски” с ее упором на личное подчинение.

Удивительно ли, что в основанном на старых образцах поведения консервативном корейском обществе внедряющие в умы эти самые образцы университеты пользуются столь большим уважением? Удивительно ли, что восхищавшиеся еще вчера своими “революционными старшими товарищами” выпускники, столкнувшись с реальной жизнью, принимают диктуемые системой условия и становятся другими? Предпочитая выпускников престижных вузов, “старейшины” корейского общества уверены в том, что их поведение в стенах вуза – это шелуха, под которой кроется самым достойным образом взращенные дисциплинированность и готовность к подчинению. В межличностных отношениях, в моделях поведения понятие “прогрессивного” останется пустой абстракцией, если оно не будет осовременено и приведено в соответствие с действительно прогрессом. До тех пор, пока не появятся студенты, которые превыше всего ставят собственное достоинство и человеческие права и умеют дать и в теории и на практике отпор “уважаемым профессорам” и “старшим”, до тех пор заправляющие в этом обществе “старейшины” и “боссы” будут считать университеты площадками для тренировок своих верных псов. Отказать “старшему” хоть раз в выпивке – это намного прогрессивнее, чем по его указанию заучивать “историю американской агрессии”, – подчеркивает Пак Ноджа.

3. “Национализм или “державничество”(10)?”

В этой главе автор рассматривает особенности господствующей в южнокорейском обществе идеологии, которую принято называть “национализмом”, но которая которая нередко имеет мало общего с этим понятием в академическом его смысле. “Национализм, – пишет он, – не существовал испокон веков и не “возник из низов”. Он был навязан “сверху”, через систему образования, под влиянием националистически настроенных интеллигентов периода японского колониализма или властями Северной и Южной Кореи уже после раскола, и в приложении к истории утверждает наличие “нации” и “национализма” в старой Корее, где даже понятия такие не существовали. Неизвестно, обрадовались ли бы конфуцианский философ Ю Инсок (1842-1915), твердо веривший в необходимость изгнания западных и японских “варваров” во имя торжества законов Небесного Пути (道理) и морали (人倫), и руководители Ыйбён (отрядов справедливости) тому, что их потомки окрестили их “националистами” – словом, заимствованным у столь им ненавистных тех же самых “варваров”? И система образования, считающая насаждение национализма главной задачей, и консервативные СМИ, манипулирующие общественным мнением с помощью национализма, предают культуру своих предков.

Несколько лет назад удачно сочетающий пропаганду национальной исключительности с предприимчивостью некий писатель, полностью исказив действительность, изобразил одного жившего в Японии и находившегося в резкой оппозиции к президенту Пак Чонхи ученого-физика главным героем предпринятой Пак Чонхи ядерной авантюры и оскандалился. В защиту доброго имени физика выступило немало людей, но объем продаж книги того писателя ничуть не сократился. Получается, что навешивать ярлык “националистов” на деятелей прошлого – дело хотя и хлопотное, но прибыльное.

Прошлое само по себе не говорит и поэтому очень подходит для фальсификаций. Слышен ли сегодня голос, скажем, жителей Комундо из 1885 года, которые настолько ненавидели своих чиновников-грабителей, таких же корейцев, что с радостью встретили оккупировавших тогда их остров английских военных моряков? А в учебниках истории мы найдем параграф под названием “Незаконный захват Комундо английским флотом” и описание “протеста нашей нации против иностранного вторжения”. Это так и остается в головах детей, поскольку у них нет возможности посмотреть английские документы и узнать о том, что было в действительности.

История беззащитна перед происками тех, кто ищет в ней (а в действительности создает в ней сам) “национальный дух” и “государственное величие”. Потоки слез и крови, притеснения “верхов” и проклятия “низов”, переплетение человеческих отношений, сложнейший религиозный сплав веры в силу Будды, справедливость Неба, конфуцианские “три отношения и пять норм (三綱五倫)”, покровительство шаманов – этот мир прошлого, который невозможно выразить в понятиях современного языка, шайка продажных националистов на одноклеточном уровне переделывает в “историю нации”, приравнивая ее к тому, что, по ее разумению, символизирует государство и нацию. Делается все, чтобы наши дети не услышали горький голос прошлого и росли “здоровыми”...

Являющийся продуктом нового и новейшего периодов истории национализм в подлинном смысле выполняет функцию ножных кандалов. Живший 800 лет назад знаменитый монах периода Корё Чинул (1158-1210), который, как известно, внезапно достиг просветления во время чтения книг китайских мудреца-отшельника Ли Тунсюаня и монаха Тахуэя, был духовно и творчески намного свободнее, чем Син Чхэхо (1880-1936), который, находясь в эмиграции в Китае, оценивал его как враждебную силу, как “чужое” (пхи 彼), противопоставленное “нашему” (а 我). Для Чинуля в мире не было ни границ, ни наций, а сознанием деятеля националистического движения в Корее Син Чхэхо управляли представления о государственных границах и национальной принадлежности. Син Чхэхо в последние годы своей жизни стал больше внимания уделять “народным массам” (минджун), чем “нации”, и ударился в анархизм – может, потому, что понял, насколько национализм несовместим с индивидуальностью и творчеством? Не будет ли полезным для духовного роста, если каждый хотя бы раз усомнится в ценности прочно вбитых в наши головы представлений и окажется в беспокойном и зыбком “безнациональном” пространстве? – спрашивает автор.

4. “Расизм и Республика Корея”

Эта глава посвящена положению в РК рабочих-иммигрантов из стран с низким уровнем жизни, приезжающих в страну в поисках заработка и выполняющих за минимальную плату самые тяжелые виды работ (они называются 3D: dirty, difficult, dangerous). Многие из них находятся в РК нелегально, приехав по туристической визе. В.М.Тихонов знакомит читателя с их жизнью на конкретном примере одного из таких нелегалов – монгола Батжаргала, с которым познакомился, когда преподавал русский язык в воскресной школе для иностранных рабочих, организованной при университете Конгук в Сеуле. Правда, судьбу этого человека типичной никак не назовешь.

Батжаргал родился и вырос в Ленинграде, закончил МГУ и с конца 1980-х годов преподавал теорию литературы в одном из вузов Улан-Батора. Поехать в Южную Корею его побудили не только материальные соображения, но и желание ближе познакомиться с ее “экономическим чудом”, надежда на то, что южнокорейским рецептом, если только его узнать, можно будет воспользоваться и для развития монгольской экономики. С такими мыслями Батжаргал просто купил билет до Сеула и прибыл туда, надеясь, что сможет заработать там себе на жизнь, давая частные уроки русского языка. Действительность быстро разрушила его иллюзии. Поскольку он не имел никаких документов и легальные возможности были для него закрыты, он попал в руки дельца, который представил его для работы в маленькой фирме на рынке Тондэмун, торговавшей с Монголией и Россией, и взамен полностью забрал себе его первую месячную зарплату. В дальнейшем Батжаргал перепробовал множество работ: делал домашние задания для студентов отделения русского языка университета Корё, квасил кимчхи на маленьком заводике в провинции, работал на бензозаправочных станциях, в химчистках и прачечных, но нигде не задерживался подолгу по разным причинам: то хозяин отказывался выплачивать заработанное, то косо смотрели сотрудники, то работа не нравилась и т.д. В чем-то ему повезло. В отличие от выходцев из Южной и Юго-Восточной Азии: Бангладеш, Мьянмы, Пакистана и пр., нелегальных рабочих-монголов (и казахов) обычно не били. О них ходил слух, что поднимать на них руку опасно – могут ответить, да и внешне они похожи на корейцев. Потрясший Южную Корею финансовый кризис 1997 г. надолго оставил Батжаргала без работы. Помог друг-кореец, предоставивший ему для жизни свою комнату и делившийся с ним, чем мог.

В настоящее время Батжаргал продолжает жить в Сеуле: не скопив никаких сбережений, постоянно меняя места работы и жилье, с трудом сохраняя остатки человеческого достоиства, страдая от того, что ему, интеллигенту с высшим образованием, приходится заниматься физическим трудом, мучаясь от косых взглядов прохожих на улице и пассажиров в метро, постоянно испытывая страх при встрече с полицией – ведь документов у него все еще нет. Почему он с этим мирится и не уезжает домой? Автор объясняет это тем, что у него появились в Корее друзья, а от этого и сама страна стала ему новой родиной.

Он отмечает, что до 1876 г., когда Корея подписала первый договор (с Японией), открывший ее внешнему миру, в Корее не существовало даже понятия расовой дискриминации. Мир для корейцев тогда делился на “цивилизацию” (страны, входившие в ареал влияния китайской культуры, в том числе и Корею) и “варваров”, и разница между ними была “всего лишь культурная”. Понятие “варвары” объединяло и европейцев, и чернокожих в единую группу, поскольку они не принадлежали к ареалу китайской культуры. В отличие от теории расизма, согласно которой “черный” так и останется “черным”, сколько бы он ни изучал культуру “белых”, исповедовавшийся в период средневековья в Китае и Корее “культурный абсолют” был, как считает В.Тихонов, несомненно более гуманным, ибо давал “варвару” шанс на признание в обществе в том случае, если он изучил “китайскую культуру”. В этом смысле принесенный в Корею европейцами “прогресс” (куда входила также и расовая дискриминация) нельзя считать прогрессом в подлинном смысле. Автор предлагает внести изменения в школьные программы по общественным дисциплинам таким образом, чтобы юные корейцы изучали реальную, а не приукрашенную историю США, Англии или Франции и точно помнили, сколько костей положили подвергшиеся колонизации народы во имя евроамериканского “благополучия”…

* * *

Книга Пак Ноджа “Ваша Республика Корея” сразу получила многочисленные, в основном положительные, отзывы в СМИ и Интернет, и только отдельные, самые консервативные, газеты обошли ее вниманием в своих книжных обзорах. Вот один из типичных отзывов:

“Он оставил имя Владимир Тихонов. Тринадцать лет назад связав свою жизнь с Кореей, он принял имя Пак Ноджа (11) и теперь с болью говорит нам о наших проблемах в образовании, религии, армии, о расовой дискриминации, о напоминающем средневековое отношении профессоров к студентам в современных университетах, о буддистских монахах, которых проповедуют ненасилие, но не отказываются от призыва в армию. Это вызывающий стыд портрет нашего общества. И написан он не наблюдающим за нами извне иностранцем, а любящим Корею человеком, принявшим ее гражданство. Многие южнокорейцы – как безразличные к политике, так и остро интересующиеся ею – приветствуют эту книгу, где высказано многое из того, о чем они думали, но не говорили вслух”. (12)

Некоторые авторы отзывов задавались вопросом, как вообще в Южной Корее могла выйти книга подобного содержания:

“Пак Ноджа родился в 1973 г., и ему по европейским меркам еще не исполнилось и тридцати. Если бы он не был принявшим корейское гражданство русским, а родился в Корее, то как бы тогда, интересно, отнеслись к его выступлениям многочисленные “старшие”? Да и вообще была ли бы у него возможность выступать? “Молоко на губах не обсохло...” – не пришлось ли бы ему столкнуться с таким мнением? Наша иерархическая культура стоит на императивном утверждении превосходства возраста, и то, что при этом у читателей возникла возможность познакомиться с Пак Ноджа и его книгой, – это для читателей большая удача”.

Анализировался и вопрос о том, почему, несмотря на резкость критики, высказанной Пак Ноджа в своей книге, она вызвала в целом положительную реакцию в обществе:

“Критика Пака не воспринимается резким осуждением, потому что он не просто критик общества и происходящих событий, а ученый-кореевед, – писал в разделе “Пища для размышлений” на сайте “Поиски истины” рецензент Пхё Джонхун, который, чтобы ближе познакомиться, провел несколько часов с Пак Ноджа в буддийском монастыре Сонгванса. “Наша с ним беседа ясно показала, что он обладает обширными знаниями в области востоковедения, что это не специалист в одной какой-то узкой области, а ученый широчайшего профиля, – писал рецензент. – В монастыре я услышал от него целую лекцию по истории буддизма и буддийской архитектуры, которая меня поразила своей глубиной. В основе убедительности, которую имеют его выступления на социальные темы, видимо, в значительной степени лежит его научное видение корейской истории, культуры и мира в целом. Хотелось бы, чтобы и научные труды Пак Ноджа выходили в будущем на корейском языке, чтобы мы могли ознакомиться с ними”.

О своих впечатлениях от личного знакомства с Пак Ноджа и от прочтения его книги, тот же рецензент писал:

“Во время той поездки автор показался мне человеком, в котором очень сильно ощущение общности людей всего мира, космополитом, непримиримым к насилию и разделяющим людей преградам, таким как нация, государство, раса, класс, пол, возраст. Этот вывод подтвердила и его книга, главной темой которой является беспощадная критика всех видов существующих в нашем обществе коллективизма и протекции. По мнению Пак Ноджа, желательным выбором для южнокорейского общества является открытие его сознания для культурных влияний извне. Говоря другими словами, открытость и ощущение себя людьми мира – это то, что больше всего нам не хватает, и что больше всего нам необходимо”. (13)

И еще один вывод, на который натолкнуло читателя – журналиста из газеты “Хан кёре синмун” Ким Богына – знакомство с книгой В.М.Тихонова:

“Некоторые места этой книги при чтении вызывали у меня протест, и я не раз старался опровергнуть в голове утверждения Пак Ноджа о том, что имеющиеся у меня многие представления – искусственные. У меня не раз возникало опасение, не ведут ли его заявления к отрицанию государства и анархизму. Были сомнения в том, не являются ли чрезмерными его высокие оценки конфуцианства периода Чосон, если учесть, что в классовом обществе того времени число образованных людей было очень невелико. И все же я рекомендую всем познакомиться с этой книгой, ибо она содержит что-то важное для развития нашей истории.

Как развивается история? Многие ученые пытались дать ответ на этот вопрос, но поиски продолжаются и сегодня. Что касается меня, то для себя ответ я нашел: “История развивается обменом и встречами”. Приведу два объясняющих примера.

Антрополог Луис Лики считал, что в доисторические времена существовали как эндогамия, так и экзогамия, но что выжили только те предки человечества, которые придерживались экзогамии, т.е. браков вне своего рода. Так было легче обороняться от нападения гигантских животных и выживать при ударах стихии. В качестве второго примера обратимся к Европе XII – XIII веков. Историки утверждают, что это был период снижения уровня науки и техники как в Европе, так и в Азии. Одной из причин были человеческие миграции в результате охвативших Европу войн, которые вынуждали ремесленников покидать свои страны. Таким образом, техника, которой обладали те ремесленники, распространялась в другие регионы, способствовала росту здесь производительности. Происходившие в истории человечества многие встречи давали возможность людям путем обмена между “мной” и “посторонним” переосмысливать себя и тем самым способствовали развитию человеческой зрелости. Пак Ноджа – человек, который в качестве существующего внутри нас “постороннего”, как кореец, который смотрит на Корею совершенно другими глазами, дал нам возможность новой встречи. Эта встреча ведет и тебя, и меня к зрелости и развитию”. (14)

Видимо, приведенные в книге Пак Ноджа многие исторические параллели побудили и автора этой реценции к историческим примерам. И хотя в целом отзыв читается с интересом, они получились неубедительными, и читателю осталось неясным, почему экзогамные браки помогали “обороняться от нападения гигантских животных”, а эндогамные – нет. Впрочем, исторические параллели не всегда удаются и профессиональным историкам. По поводу сравнения “степени свободы” монаха XII в. Чинула и деятеля национально-освободительного движения Син Чхэхо, жившего в XIX – XX вв., хотелось бы напомнить, что “распространенные даже в наше время руссоистские представления о “свободном человеке” догосударственных времен являются мифом. Жизнь первобытного человека была чрезвычайно жестко и подробно регламентирована обычаями и бесчисленными табу. Эпоха цивилизаций постоянно увеличивает количество “степеней свободы” отдельного человека и общества в целом (невзирая на отклонения в виде возникающих время от времени тоталитарных режимов). Но вместе с тем непрерывно возрастает "цена ошибки"”. (15)

Представляется не совсем корректным и мнение о “большем гуманизме” конфуцианской идеологии периода Чосон по сравнению с идеологией западного мира нового времени, главной составляющей которой В.М.Тихонов называет расизм. Хотя бы потому, что понятия “гуманизм” в корейском языке в то время не существовало. В XVII-XVIII вв. корейцы (вслед за китайцами) называли европейцев “большеносые”, и это было уничижительное прозвище, несмотря на то, что первые, кто “удостоился” его, были известные своей ученостью и знанием китайского языка и культуры западные монахи-иезуиты, а в дальнейшем – монахи из Русской духовной миссии в Пекине, к которым корейские посланники в Китае заходили по-соседски в гости и беседовали “на бумаге”, записывая свои вопросы и ответы иероглифами. Посланники зафиксировали эти встречи в “Пекинских дневниках” (“Ёнхэннок”) – огромном своде путевых заметок, литературных описаний и донесений, собиравшемся многие десятилетия. Слово “большеносые” встречается в нем регулярно. Расизм – порождение капиталистического общества, где миграции людей являются нормой. Его и не могло быть в средневековой моноэтнической Корее, где все люди были привязаны к определенному месту жительства экономической необходимостью, традицией, общественными и клановыми императивами. Тогда здесь господствовали иные, нежели расизм, идеи, но они также были направлены на строгое разделение людей: мужчин от женщин, старших от младших, образованных от необразованных, служилых и неслужилых, своих от чужих, женатых от неженатых, законных детей от незаконных, близких родственников от дальних, столичных жителей от провинциалов и т.д. и т.п. Место каждого было строго определено. Нарушителей общество безжалостно карало. Важнейшим средством сохранения социальной и семейной иерархии был составляющий ядро конфуцианства ритуал поминовения предков на всех уровнях: от государственного до кланового и семейного.

* * *

“Ваша Республика Корея” – книга новаторская и противоречивая. Ее успех в РК показал глубину психологических и идейных перемен в сегодняшнем южнокорейском обществе, которое, будучи традиционно крайне консервативным, вдруг проявило способность прислушаться к голосу иностранца, резко и открыто критикующего то, что никто до него произносить вслух не решался, и во многом с ним согласиться. Нет сомнения, что эта книга – также и важный вклад в изучение современного южнокорейского общества в российском корееведении. Она написана “с места событий” человеком, который живет жизнью этого общества, блестяще владеет его языком, в нем принят и который рассматривает проблемы не только как обыватель, но и как ученый, чьему перу принадлежат многие работы по истории и культуре Кореи.

“Ваша Республика Корея” заслуживает пристального внимания и еще по одной причине. Несмотря на то, что в отзывах авторы из южнокорейских СМИ называют В.М.Тихонова “корейцем”, – это, как представляется, все же больше декларация, художественный прием, выражение высокого доверия, которое, несомненно, существует к нему как к публицисту в Республике Корея, чем буквальное восприятие его адекватным себе. Он слишком “другой” в сохраняющем традиционные черты южнокорейском обществе, и об этом свидетельствуют ярко отразившиеся в книге его индивидуализм, сознание огромной ценности свободы творчества и личности, непримиримость к любой форме насилия, его откровенные признания, что в силу ряда установок этого общества ему трудно с ним примириться. Как бы его ни называли, и где бы он ни жил, он остается русским – и по духу, и по натуре, и по характеру его научного и писательского творчества. Иногда несколько тяжеловесный (некоторых употребляемых им слов нет даже в “Толковом словаре корейского языка”) язык В.М.Тихонова, его призыв к ниспровержению основ, тоска по недостижимому идеалу – справедливости по отношению к каждому человеку, показались мне сродни статьям А.Н.Добролюбова, который был почти ровесником В.М.Тихонова и так же, как он, блистая эрудицией, обличал, критиковал, возмущался, осуждал, винил, но не указывал, к сожалению, что же будет потом, после ниспровержения. Идеализация В.М.Тихоновым “чистого конфуцианства” напомнила такое же восторженное отношение к объекту своих исследований – Китаю – Н.Я.Бичурина.

В силу ряда обстоятельств В.М.Тихонов стал первым в истории русским, чьи выступления, мнения и оценки по самым разным вопросам – как современным, так и историческим, включая историю русско-корейских отношений – оказались доступны огромному числу корейцев. И не просто доступны, но и интересны. И хотя здесь очень важна личность самого В.М.Тихонова, главная причина, несомненно, кроется в большом интересе к России, ее культуре и истории в Республике Корея. Несмотря на то, что “русский бум”, т.е. массовый (и весьма поверхностный) интерес ко всему русскому, который возник в Республике Корея в конце 1980-х годов, на “народном” уровне быстро прошел, его сменил интерес более глубокий, что находит отражение, например, в росте количества диссертаций и трудов южнокорейских ученых и аспирантов по русской тематике, в том числе и по истории русско-корейских отношений (16). Однако их авторы, как правило, не знают русского языка или владеют им крайне слабо, и защита диссертаций южнокорейскими молодыми историками в российских вузах не должна приводить в этом плане в заблуждение, ибо чаще всего они написаны при поддержке профессиональных переводчиков, на южнокорейской литературе, при крайне слабом использовании русских источников. Россия и ее история по-прежнему остаются в РК terra incognita, и представления южнокорейцев о ней в целом пока продолжают основываться на сведениях многолетней давности с Запада и из Японии, в основном негативно-тенденциозных. Это делает роль В.М.Тихонова как представителя России и российской корееведческой науки в Южной Корее чрезвычайно ответственной.

Никто из южнокорейских историков, кто писал или пишет о России и истории русско-корейских отношений в XIX в. до настоящего времени, не знал/не знает русского языка. В качестве редчайших исключений можно назвать Син Сынгвона и Пак Чонхё, но работы первого опубликованы в Южной Корее только на английском языке – непопулярном в южнокорейской научно-исторической среде (17), а труды второго существуют только в русскоязычном варианте (18). И те, и другие в РК практически неизвестны. Если до конца 1990-х годов написание исторических исследований о России исключительно по трудам японцев (пред- и колониального периода) и американцев (времен “холодной войны”) – считалось нормой и их “историзм” сомнению не подвергался, то последние научные конференции в РК (19), некоторые работы южнокорейских историков (пусть и крайне малочисленные) (20), дискуссия в прессе между сторонниками господствующей “теории о русской угрозе Корее” и их пока еще крайне осторожными противниками (21) показывают, что наступает новый период, когда южнокорейские историки начинают признавать, что для изучения истории русско-корейских отношений необходимо изучение также и русских документов и материалов, причем в подлиннике, а не в японском пересказе. Поскольку подлинники недоступны, южнокорейцы с особым вниманием читают Пак Ноджа.

Позиции сторонников резко негативного взгляда на политику России на Корейском полуострове в РК пока преобладают. В последние три года здесь вышли несколько книг “традиционалистов” во главе с проф. Ханянского университета (Сеул), председателем Научного исторического общества (Ёкса хакхве) Чхве Мунхёном, где главное место отводится описанию представлений авторов о ходе “русской агрессии” на Корейском полуострове с середины XIX в. (22) или о “русском расизме” по отношению к корейским переселенцам с их первых дней в России (23). До конца 1990-х годов таких крупных, в значительной мере посвященных России, трудов в Южной Корее не существовало. Эти солидные, хорошо изданные, дорогие по цене публикации были с почтением восприняты неизменно уважительно относящейся к профессорскому званию южнокорейской публикой и дали основание СМИ назвать самого плодовитого автора по данной тематике –– Чхве Мунхёна – “высшим авторитетом в стране по истории русско-корейских отношений”. Однако, характер источников, которыми пользуется данный автор (это в основном его собственные статьи и публикации, а также книги американских историков 1930-1960-х гг.), его заявления о том, что “говоря в строгом смысле, истории русско-корейских отношений не существует”, что это всего лишь “история задворков”, “история отношений России и Японии вокруг Кореи” (24) (имеется в виду, что Россия, как и Япония, стремилась превратить Корею в свою колонию) дают основание поставить под сомнение оправданность столь высокой оценки трудов проф. Чхве (25). В личных разговорах южнокорейские историки молодого поколения не раз отмечали, что его труды и у них самих в последнее время вызывают некоторые сомнения, однако пока никто из них не высказал эти свои сомнения в печати, и Чхве Мунхён остается самым цитируемым автором в современной южнокорейской историографии по проблемам раннего периода русско-корейских отношений. Теория о “русской угрозе Корее” господствует, т.е. преобладает мнение, что Россия с давних пор посягала на корейскую территорию, угрожала ее независимости, зарилась на ее природные богатства, “сманивала” корейцев на свою территорию и потом безжалостно их эксплуатировала и т.д., и т.п.

Живя внутри определенного социума, человек неизбежно подчиняется, хотя бы отчасти, его влиянию. На примере книги В.М.Тихонова это достаточно заметно, если судить, например, по тем ее фрагментам, где говорится о России и ее политике по отношению к Корее. Здесь чувствуется влияние на него южнокорейской литературы, а также требующих переосмысления марксистских представлений о царской России как “тюрьме народов”. Он явно недооценивает тот факт, что сегодня его публикации в Южной Корее – это единственный доступный первоисточник сведений о России и ее отношениях с Кореей, исходящих с русской стороны, что они воспринимаются как наиболее приближенные к русским документам или как впрямую на них основанные. В частности, в последней главе своей книги, “Расизм и Республика Корея”, он пишет:

“Я не могу сдержать волнения, когда говорю, что во многих южнокорейцах уже укоренились расистские предрассудки, поскольку я очень хорошо помню тот факт, что именно корейцы были первыми массовыми жертвами расизма... Всего только 100 лет прошло с тех пор, как русские кавалеристы-пограничники из “простого интереса” регулярно убивали переходивших через Туманган в Россию корейских крестьян, считая их просто объектами охоты. Это убийство одетых в белые одежды чужаков они называли “охотой на белых лебедей” и не считали особым преступлением убийство “желтых, которые не люди”. Они объясняли поразившемуся этой их убийственной привычке русскому путешественнику Гарину-Михайловскому, что “у желтых нет души, и это считать убийством нельзя”. Когда я впервые узнал этот факт, я был поражен, мне было стыдно, и в душе я неоднократно молился, чтобы не родиться европейцем в следующей жизни”. (26)

Приводя эти сведения, В.М.Тихонов ссылается на путевые записки Н.Г.Гарина, совершившего в 1898 г. путешествие по русскому Приморью и Корейскому полуострову, но приводит текст неточно. Поскольку тезис об “охоте на корейцев”, о “пренебрежении к нормам человеческой морали и наглости по отношению к корейцам (в царской России и СССР – Т.С.) вплоть до 1937 года” для весьма широких обобщений используют в последнее время и другие авторы (27), приведу подлинный текст из дневника Н.Г.Гарина:

7 сентября 1898 г. Сегодня приглашение всем от местного (г. Новокиевск – Т.С.) русского комиссара на обед... Мы все охотно идем к нему. Кроме нас, пристав и мировой судья, он же следователь. Нам пришлось сидеть с мировым судьей за обедом рядом, и я не жалел. Он первый здесь судья, с июня прошлого года. За год уже многое сделано. Главные преступления: убийства и грабежи. В первой очереди преступников стоят китайские хунхузы, а за ними идут наши русские солдатики. В этом только году двадцать из них сосланы на каторжные работы.

- В чем же преступления этих солдат?

- Грабят русских корейцев.

Еще очень недавно охота на белых лебедей – так называют корейцев, в их белых костюмах и черных волосяных, узких и смешных шляпах, – была обычным явлением. Четыре года назад один солдат из такой партии лебедей, шедших гуськом по скалистой тропинке, перестрелял четырех: – “А что их не стрелять? Души у них – пар только”.

С введением здесь следователя, после ссылки в каторгу 20 человек, преступления эти прекратились, но сделанное зло не исправится и десятками лет. Робкий кореец боится и ненавидит солдата... Следователь прямо в восторге от корейцев. И он у них желанный гость. В нем они только и видят защитника, и каждый его приезд к ним сопровождается целыми овациями”. (28)

Сегодня приглашение всем от местного (г. Новокиевск – Т.С.) русского комиссара на обед... Мы все охотно идем к нему. Кроме нас, пристав и мировой судья, он же следователь. Нам пришлось сидеть с мировым судьей за обедом рядом, и я не жалел. Он первый здесь судья, с июня прошлого года. За год уже многое сделано. Главные преступления: убийства и грабежи. В первой очереди преступников стоят китайские хунхузы, а за ними идут наши русские солдатики. В этом только году двадцать из них сосланы на каторжные работы.

Как очевидно из цитаты, российское правительство прилагало усилия для борьбы с преступлениями против переселившихся корейцев и добилось на этом поприще успеха. Есть у Н.Г.Гарина записи, которые показывают, что их автор, несомненно, гордился тем, что делала Россия для корейских переселенцев, и расистским государством ее не считал:

“Из рассказов (жителей корейской деревни на русском берегу Тумангана – Т.С.) между прочим выясняется несомненный факт, что русским корейцам живется гораздо лучше, чем их братьям в Корее”. (29)

Из его беседы с собранием корейцев по дороге в г. Хэрён:

“Россия считает корейцев братьями” (30)

Он приводит слова начальника г. Ыйчжу, сказанные в личной с ним беседе:

“Имя русского в Корее священно. Слишком много для нас сделала Россия и слишком великодушна она, чтобы мы не ценили этого. Русский самый дорогой наш гость. Мы между двумя открытыми пастями: с одной стороны Япония, с другой – Китай. Если нас ни та, ни другая пасти не проглатывают, то, конечно, благодаря только России”. (31)

Надо иметь серьезные основания для возведения деяний бандитов и выродков в ранг государственной политики. Отрывок из дневника путешественника, да еще в вольном изложении, – явно недостаточная основа для вывода, что Россия была родиной массовых расистских избиений. Трактовка В.М.Тихоновым понятия “расизм” (отсутствие у нелегально прибывших иммигрантов документов на жительство, низкая зарплата, ограничение в допуске на хорошо оплачиваемые рабочие места, плохие жилищные условия, избиения работодателями, косые взгляды сослуживцев и пр.), на наш взгляд, не раскрывает сути этого явления. В русском языке под расизмом понимается “исходящая из антинаучного утверждения о неравноценности рас реакционная теория и политика господства “высших”, “полноценных” рас над “низшими”, “неполноценными” (32). Отношение к иммигрантам из дальневосточных стран в России во второй половине XIX в. расистским не было и представляло собой разительный контраст отношению к ним, скажем, в США, где, например, в 1850 г. в результате погромов и линчевания было убито 150 китайцев (33). В царской России никогда не велась пропаганда расовой ненависти на государственном уровне и не принимались законы против корейцев.

Представляется, что было бы более корректно, если бы в своей книге В.М.Тихонов привел и другие факты, например, о мерах русской администрации по охране корейских иммигрантов от зверств хунхузов и от посягательств корейского и китайского правительств на юрисдикцию над ними; факты о размерах оказанной им русским государством внушительной экономической помощи, которая обеспечила их физическое выживание; о благотворительной помощи корейцам со стороны местного русского населения; о благожелательности к ним представителей местной русской администрации (многие корейские деревни на российском Дальнем Востоке в благодарность назывались именами русских чиновников – Пуциловка, Резановка, Синельниково), и пр. Всему этому есть достаточно подтверждений в русских документах. Они опубликованы в книгах ведущих российских специалистов по истории русско-корейских отношений и широко известны в России (но не в РК). Есть подтверждения сказанному и в корейских (34), и западных (35) документах и материалах.

Переселение на русскую территорию было свободным выбором тысяч крестьян из северных районов Кореи. С первых дней переселения в Россию в 1863 г. корейцы получили возможность спокойно возделывать столько земли, сколько они были в силах обработать, при отсутствии налогов (36). Вплоть до начала 90-х годов XIX в. администрация Дальнего Востока России не ограничивала оседло проживавших на русской земле корейских иммигрантов в землепользовании. В 1896-1897 гг. с принятием присяги на подданство корейцы в полном соответствии с российским законодательством приобрели все права коренных граждан Российской империи (37). Переселившиеся в Россию в 1863-1888 гг. корейцы были первыми представителями своего народа в истории, чьи права и обязанности были определены в соответствии с законами европейского общества XIX в.

При всем нашем уважении к большим знаниям и глубокой эрудиции В.М.Тихонова в области корееведения в целом, все же представляется, что главная причина его скоропалительных выводов о характере ранних русско-корейских отношений кроется в недостатке знаний по конкретно данному вопросу. Сегодня в России нет ни одного вуза, где бы преподавалась история российско-корейских отношений. Никогда специально не преподавался данный предмет и в прошлом. Результат очевиден: даже самые одаренные молодые корееведы демонстрируют слабую осведомленность в этом вопросе, неспособность критически оценить враждебные России концепции и адекватно представить ее широкой аудитории. Книги по истории русско-корейских отношений в России – библиографическая редкость. Следовательно, минимальны возможности и самообразования. Хотелось бы отметить также, что студенческие годы В.М.Тихонова, т.е. время, когда формируются взгляды, пришлись на пору “перестройки”, когда рушились старые ценности, когда в обществе царили пессимизм и скептицизм, а со страниц отечественной прессы изливалась масса самой негативной информации о России, в том числе и о ее истории. Это накладывало отпечаток на каждого гражданина, лишало его гордости за свою страну. Видимо, не составил в этом плане исключения и В.М.Тихонов.

Опыт с книгой “Ваша Республика Корея” свидетельствует о вреде монополии на информацию и о необходимости со стороны России уделить больше внимания пропаганде в Республике Корея своей политики на Корейском полуострове в прошлом и настоящем. В преддверии объединения Кореи вопрос об издании русских документов и трудов русских ученых по истории русско-корейских отношений – Б.Д.Пака (38), Б.Б.Пак (39), А.И.Петрова (40) – в адекватном (и это чрезвычайно важно) переводе на корейский язык становится особенно актуальным. Опыт показывает, что этот адекватный перевод может быть достигнут только совместными усилиями русских и южнокорейских историков. С обоих сторон есть люди, выразившие желание приступить к такой работе. К сожалению, пока ни российское государство, ни организации, ни частные лица не проявили желание спонсировать это огромной важности дело. Необходимо также пересмотреть представления о царской России как “тюрьме народов”, которые в советской историографии были доминирующими и в определенной степени сохраняют свое значение и сегодня, оказывая влияние на оценки как отечественных, так и зарубежных корееведов.

Отмеченные недоработки и противоречия не умаляют значения книги В.М.Тихонова “Ваша Республика Корея”. Написанная богатым, образным языком, она свидетельствует об огромном трудолюбии, эрудиции, искренности и активной позиции автора, читается с большим интересом, содержит много фактического материала – как современного, так и исторического, дает богатую пищу для размышлений и несомненно, станет важным справочным материалом для российских корееведов, пишущих о современном южнокорейском обществе.

Сноски:

1.  Ланьков А.В. Корея: будни и праздники. М.: «Международные отношения», 2000. Его же. Иностранцы в Корее // «Вестник центра корейского языка и культуры». Вып. 1. СПб.: Восточный факультет СПбГУ, 1996, с. 158-173. Его же: традиции и современность в интерьере современного южнокорейского городского жилого дома // Там же, с. 174-187. Его же: Современные корейские средние слои: вопрос о трудоустройстве женщин // «Вестник центра корейского языка и культуры». Вып. 2. СПб.: Восточный факультет СПбГУ, 1997, с. 225-235. Его же. Высшее образование в корейском обществе: социальная и культурная роль // «Корея». Сб.статей к 80-летию со дня рождения М.Н.Пака. М.: МЦК МГУ, 1998, с. 411-428. Его же: Жилищная проблема и жилищная политика в современной Южной Корее // «Вестник центра корейского языка и культуры». Вып. 3-4. СПб.: Восточный факультет СПбГУ, 1999, с. 184-195. Его же: Сеул ресторанный: корейский общепит глазами россиянина // Там же, с. 197-208. Его же. Корейские сюжеты // «Восточная коллекция», 2001, № 2, с.70-78;  № 3, с. 35-39. Сюда же следует отнести многочисленные публикации этого автора в выходящей в Сеуле на русском языке газете «Сеульский вестник».

2.  Габрусенко Т.В. Корейские сюжеты: добродетели старые и новые // «Восточная коллекция», 2002, № 1, с. 94-98. Ее же. Многочисленные публикации в «Сеульском вестнике» в 1999 – 2001 гг.

3.  Асмолов К.В. Социально-психологические изменения в современном южнокорейском обществе // «Корейский полуостров: мифы, ожидания и реальность». В 2-х частях. М: Центр корейских исследований ИДВ РАН. Ч. 1,  с. 8-52.

4.  Симбирцева Т.М. Корея на перекрестке эпох. М.: «Муравей», 2002. Её же. Проблемы изучения и некоторые особенности современной православной церкви в Корее // «Проблемы истории, филологии, культуры». Вып. XI. М. – Магнитогорск, 2001, с. 268-275. Ее же. История русской общины в Корее: проблема изучения и новые факты // «Корейский полуостров: мифы, ожидания и реальность». В 2-х частях. М: Центр корейских исследований ИДВ РАН. Ч. 2,  с. 45-61.

5.  Толстокулаков И.А. Развитие демократического процесса в Южной Корее в период VI Республики. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Владивосток, ДВГУ, 2001. Его же. Высшая школа Южной Кореи: традиционное прошлое, демократическое настоящее // «Таможенная политика России на Дальнем Востоке», 1999, № 4, с. 78-96.

6.  Владимир Михайлович Тихонов – выпускник отделения корей-ской истории Восточного факультета Санкт-Петербургского университета (1994 г.). В 1996 г. в ИСАА при МГУ защитил кандидатскую диссер-тацию по истории корейского протогосударства Кая. В 1996 – 2000 гг. – преподаватель русского языка в университете Кёнхи (Республика Корея). В настоящее время – адъюнкт-профессор отделения восточно-европейских и восточных исследований гуманитарного факультета Университета Осло (Норве-гия). Автор монографии «История каяских протогосударств (вторая половина V в. – 562 г.) (М.: «Восточная литера-тура» РАН, 1998) и учебного пособия по истории Кореи («История Кореи с древнейших времен до 1945 г.». М.: «Муравей», 2002 – в печати) на русском языке, книги на корейском языке о Северной Европе «Чвау-нын иссодо виарэ-нын опта» («Лево-право есть, а верх-низ нет». Сеул, 2002) и около шести десятков научных публикаций на русском, английском и корейском языках по истории Кореи периода раннего средневековья, истории корейского буддизма, русско-корейских отношений, древнеко-рейскому шаманизму, формированию националис-тической идеологии в Корее и Японии, а также о препода-вании корейского языка иност-ранцам. Участник 50 междуна-родных научных кон-ференций, член шести зарубежных научных обществ, причем в одном из них – Междуна-родной ассоциации преподавателей корей-ского языка (IAKLE) – является членом Совета директоров. Его корейское имя Пак Ноджа (朴露子) означает «Пак, сын России».

7.  Пак Ноджа. Тансин-дырый Тэхан Мингук (Ваша Республика Корея). Сеул: «Хан кёре синмунса», 2001. – 301 с.

8.  Чэболь – южнокорейские крупные финансово-промышленные конгломераты, принадлежащие, как правило, одной семье. Крупнейшие из них – «Samsung», «Hyundai», «LG».

9.  Этот лозунг возник и был популярен в 1960-70 гг., когда чэболи очень сильно зависели от западного и японского капитала. В определенной степени не потерял он актуальность и сегодня.

10.  В.М.Тихонов считает именно такой перевод употребленного им в данном случае термина куккаджуый наиболее адекватным.

11.  В действительности Пак Ноджа – псевдоним, который В.М.Тихонов использует в своих публикациях на корейском языке.

12.  Ким Ёнхи. Постыдный портрет корейского общества, написанный Пак Ноджа // «Мунхва сэнхваль» («Культурная жизнь») от 28 декабря 2001 г.

13. 궁리닷컴>종횡서해>당신들의 대한민국. Http: // www.kungree.com/book/book104.htm

14.  http:// www.khis.or.kr/h2h/mar/book.htm

15.  История Востока в 6-ти томах. Том 1: Восток в древности. М.: Изд-фирма «Восточная литература» РАН, 2000, с. 22.

16.  В качестве одного из многих примеров можно назвать Ён Гапсу. Тэвонгун чипквонги (1863-1873) соян серёг-е тэхан тэые-гва кунби чынган [Укрепление армии в ответ на проникновение западных держав в период правления тэвонгуна (1863-1873)]. Диссертация на соискание ученой степени доктора исторических наук. Сеульский национальный университет, 1998, где в одном из разделов (с. 108-123) впервые за по-следние 30 лет в южнокорейской историографии на материалах корейских хроник рассматриваются первые контакты на русско-корейской границе, с момента ее установления в 1860 г., а также обстоятельства неизвестных до того времени в Корее русско-корейских переговоров в Кёнхыне в конце 1869 – начале 1870 гг.; Ли Чжи Су. Политика СССР в отношении Северной Кореи (1945-1948 гг.) Диссертация на соискание ученой степени кандидата политических наук. М: ИСАА при МГУ, 2000; Пак Дже Кын. Эмиграция корейцев в Россию (вторая половина XIX века – 1917 г.). Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. МГУ, 2000, и др.

17.  Самое крупное сочинение Син Сынгвона – Synn Sung Kwon. The Russo-Japanese Rivalry over Korea. 1876-1904. Seoul: Yuk Phub Sa, 1981.

18.  Пак Чон Хё. Россия и Корея. 1895-1898.. М: МГУ, 1993. Его же. Русско-японская война 1904-1905 гг. и Корея. М.: ИФ «Восточная литература», 1997.

19.  Например, 6-я Тихоокеанско-азиатская конференция по корееведению, состоявшаяся в июне 2002 г. в Сеульском национальном университете.

20.  Кроме вышеупомянутой диссертации Ён Гапсу, можно упомянуть его же книгу «Тэвонгун чипквонги пугук канбён чончхэк ёнгу» («Изучение политики «богатое государство – сильная армия» периода прав-ления Тэвонгуна»). Сеул, 2001; см. также Хо Донхён. 1880-1890нёндэ-ый Росиа инсик янътхэ – конночын-ый камъён-есо иначхэк-ый сурип ккаджи (Изменение восприятия России у корейцев в 1880-1890-х гг.: от «страха перед Россией» к «политике привлечения России») // «Сегеджок чонман-есоый хангукхак» («Корееведение в глобальной перспективе»). Сб. тезисов 6-й Тихоокеанско-азиатская конференции по корееведению. – Сеульский национальный ун-т, 2002, с. 89-91.

21.  См., например, запись о «круглом столе» с участием ведущих южнокорейских историков-русистов «Но вегё мунсо панён кынсеса таси ссоя» («Отразив русские дипломатические документы, надо переписать историю нового времени») в газете «Тэхан мэиль» за 10 июня 2002 г.

22.  Чхве Мунхён. Хангуг-ыль туллоссан чегукджуый ёльган-ый какчхук (Столкновение империалистических держав вокруг Кореи). – Сеул: «Чисик санопса», 2001. Его же. Мёнсон хванху сихэ-ый чинсир-ыль палькхинда (Открывая истину об убийстве императрицы Мёнсон). Сеул: «Чисик санопса», 2001. К публикациям подобного типа можно также отнести: Пак Ёнсук. Соянин-и пон Ккориа (Корея глазами представителей Запада). Сеул: «Намбо саён», 1998.

23.  Квон Хиён. Хангук-ква Носиа: кванге-ва пёнхва (Корея и Россия: отношения и изменения). Сеул: «Кукхак чарёвон», 2000.

24.  См. упоминавшуюся выше статью в газете «Тэхан мэиль» за 10 июня 2002 г.

25.  Подробный анализ содержания трудов Чхве Мунхёна см. в: Симбирцева Т.М. Современная (1984-2001 гг.) южнокорейская историография о характере раннего периода русско-корейских отношений (до 1895 г.). Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. М.: ИВ РАН, 2002.

26.  Пак Ноджа. Указ.соч. С. 269-170.

27.  Ли Герон. Гобонди. Записки наблюдателя о любви корейцев к земле. Бишкек, 2000, с. 29.

28.  Гарин Н.Г. По Корее, Манджурии и Ляодунскому полуострову (из путешествия вокруг света) // Полное собрание сочинений, т. 5. Петроград, 1916. С. 82.

29.  Там же, с. 89.

30.  Там же, с. 112.

31.  Там же, с. 234.

32.  Ожегов С.И. Словарь русского языка. М.: Изд-во «Русский язык», 1978, с. 605.

33.  Сен Катаяма. Япония и Америка. – М., 1925. С. 24. Цит. по кн.: Нарочницкий А.Л. Указ. соч. С. 252.

34.  Мин Ёнхван. Хэчхон чхубом («Парус в море под осенним небом». Дневники о посещении России). – С.: Ырю, 1996.

35.  Bishop I.B. Korea and Her Neighbours. Seoul: Yonsei University Press, 1970, p. 213-244. В русском переводе см. Бишоп И. «Корея и ее соседи»: Путешествие в Россию // «Российское корееведение». Альманах МЦК МГУ. Вып. 2, М.: «Муравей», 2001, с. 107-127.

36.  Петров А.И. Корейская диаспора на Дальнем Востоке России. 60-90-е годы XIX века. Владивосток: ДВО РАН, 2000. С. 81, 75.

37.  Там же. С. 11.38.  Пак Б.Д. Россия и Корея. – М., 1979. Его же. Корейцы в Российской империи. – Иркутск, 1994.

39.  Пак Б.Б. Российская дипломатия и Корея (1860-1888). – М.–Иркутск–СПб., 1998.

40.  Петров А.И. Корейская диаспора на Дальнем Востоке России. 60-90-е годы XIX века. – Владивосток: ДВО РАН, 2000. Его же. Корейская диаспора в России 1897-1917 гг. – Владивосток: ДВО РАН, 2001.